Троцкому пришлось уступить, причем не только в украинском вопросе. Он соглашался на образование комиссии для рассмотрения территориальных и политических вопросов, то есть на обсуждение аннексий под прикрытием самоопределения народов; признал право на самоопределение Финляндии, Армении, Украины, Польши и прибалтийских провинций; обязался как можно скорее вывести русские войска из Персии[320]. Но это были словесные уступки, на которые Троцкий шел в рамках общей тактики затягивания переговоров. Одновременно преследовался и политический момент: Троцкий демонстративно подчинялся диктату. Не случайно вывод, который сделал Кюльман, заключался в том, что Троцкий не хочет заключать мир, а «стремится вынести из дискуссий материал для агитации», чтобы «прервать переговоры и обеспечить себе эффектный отход»[321].
Взгляды Троцкого не были для Кюльмана тайной. «Ему и его друзьям, – писал Кюльман, – самой важной целью кажется мировая революция, по сравнению с которой интересы России вторичны. Он усердно читает и штудирует германские социал-демократические газеты» и надеется, что германские «социал-демократия и массы совместно выступят против войны», если она будет вестись из-за территорий. 12 января по н. ст. на заседании комиссии по урегулированию территориальных и политических вопросов Троцкий, а затем Каменев фактически отказались признать право отделившихся от бывшей Российской империи территорий провозгласить свою независимость, вновь стали настаивать на выводе германских войск из оккупированных районов и отказались признать за немцами право требовать невмешательства советского правительства во внутренние дела Германии.
16 января по н. ст. Кюльман отправил телеграфом канцлеру Гертлингу личное письмо, в котором указал, что не верит более в «желание Троцкого вообще прийти к приемлемому