Я впервые видела, как человек на моих глазах таял, и это не могло не поражать своей силой.
Вдруг старичок достал из внутреннего кармана верхней одежды маленькую книжку. Он был крошечным и читал крошечные книжки. Это был сборник стихов. Я чувствовала, как старушки, сидящие напротив, напряглись: о, они силились прочитать заголовок, и им никак не удавалось. Я оказалась ближе всех.
То был Барнс. Ну вот так. Не Байрон или Бальмонт, не кто иной.
– Вкладыш! Вкладыш сейчас упадёт! – вскрикнула одна бабуля рядом со мной.
Старичок встрепенулся и еле улыбнулся. Мне показалось, в этой слабой гримасе промелькнуло нечто похожее на хитрость. О, старик плутовал в молодости – это же очевидно!
Я тоже улыбнулась. Всё же живой человек передо мной сидел, а не игрушка и не лёд, который постепенно таял, и хорошо-то как!
Если бы мне не предстояло выходить на следующей остановке, я бы вышла с дедом и накормила бы его до отвалу в столовой за углом. Но мне нужно было выходить, а он не торопился, и старушки явно не хотели его отпускать – там родился свой мир, пусть и на следующих минут пятнадцать, не больше…
Двери открылись – хлынул поток холодного, – да нет – морозного воздуха.
Танцевала метель, и я не могла рассмотреть людей на остановке, я никого не могла рассмотреть, потому просто решила идти по тому пути, который вёл к модному пространству с кинотеатром.
По прямой минут пять – и я на месте.
А из головы не выходил старичок и его Барнс. Ведь не читал он книгу и непонятно зачем вообще её взял, он много врал…
Не знаю, как звали другого человека.
Но перед тем как он показался мне так же настойкой на травах, я знала его минут двадцать.
Поднялась, прошла коридор, открыла высокую тяжёлую деревянную дверь. На меня хлынули винные пары, точно ждали наконец, когда кто-нибудь выпустит их отсюда, им самим было стыдно.
Меня обдало не Испанией или Австрией, а, скорее, размытой Ленинградской областью. Хмель не ударил в голову, но ощущения были не из приятных. Вот уже пару недель как я не брала в руки бокала, не хотелось.
Лекция вовсю шла. Огромный зал с белыми кариатидами был поделён на две части: в первой царила пустота и пары, а во второй висела огромная сенсорная доска, перед которой расположились на трёх рядах пять человек. Надо же! Все смотрели фильм. Старый, американский. Мне захотелось сесть впереди на диван, украшенный для мягкости не внушающей доверия меховой накидкой, такой рваной, но пахнущей приятно.
Первые секунды вы всегда пытаетесь привыкнуть к тому настроению, что уже успело создаться без вашего участия не так давно. Мне хотелось поскорее окунуться в фильм.
Проблемы с субтитрами: не входят в экран и части вообще нет. Заминка. Лектор просит прощения, нервничает, бежит к компьютеру. Ничего не получается. Я обернулась посмотреть, как она выглядит: