Повести и рассказы из духовного быта. Игнатий Потапенко

одет очень парадно. Его черный сюртук был уже очевидно не казенный, а сшитый по заказу, сидел хорошо и был сделан из тонкого сукна. И шляпа на нем была новая, котелок с широкой синей лентой и с шнурком, прикрепленным к пуговице пальто. На руках черные перчатки, штиблеты новые, с лакированными носками. Держался он ровно и вообще смотрел солидным франтом. Ради торжественного случая он сбрил свои белобрысые бакенбарды и пригладил брильянтином небольшие усики. Отец ректор был в черной шелковой рясе с регалиями на груди, в камилавке и с палкой. У ворот стоял семинарский экипаж. Было очевидно, что ректор привез своего племянника для представления архиерею.

      – Представлялся? – спросил Межов на ходу, торопясь за своим дядюшкой.

      – Да, – кратко ответил Кирилл.

      – А я вот хлопотать приехал с дядюшкой!.. Ты знаешь, инспектора нашего перевели… Так я хлопочу.

      – Так скоро? – удивился Кирилл. Это было тем более удивительно, что Межов кончил курс в академии неважно и не имел основания даже рассчитывать на магистерство.

      – Ну что ж, дядюшка хлопочет… Видишь, инспектором меня не утвердят, а только исправляющим должность. Но ведь это все равно… Жалованье идет полностью.

      – Конечно, конечно, – рассеянно сказал Кирилл.

      – И квартира, и даже отопление. Ведь это не дурно?

      – Не дурно!..

      Тут к ним подошел отец ректор.

      – Что же вы думаете с собой делать, Обновленский? – спросил он с каким-то не то участием, не то неодобрением.

      Кирилл не имел никакого желания откровенничать. Ректора он никогда не любил за его потайной, неискренний характер.

      – Право, не знаю еще!.. Вот съезжу к родным, посоветуюсь.

      – Так, так… Это следует… Пойдем, однако, Евгений, замешкались!

      Кирилл поклонился и разошелся с ними.

      «Как, однако, легко преуспевает человек при добром желании!» – подумал он, вспомнив о малых талантах молодого Межова.

III

      Таратайка8 дьякона Игнатия Обновленского была лишена рессор; на каждой кочке ее подбрасывало; треск от нее раздавался версты на две кругом. Все ее составные части обладали способностью издавать особенные, характерные звуки. Шкворень9, соединявший передние колеса с ящиком, хрипло гудел, от времени до времени пристукивая; широкие крылья вместе со ступеньками издавали трепетный, дребезжащий звук, в котором определенно слышалась однообразная печальная нотка. Эта нотка давала тон всей музыке и слышна была далеко. Оглобли при поворотах и даже при простых движениях лошаденок круто скрипели. Вся эта симфония хорошо была известна уезду, и всякий, заслышав ее, мог с закрытыми глазами сказать, что едет устимьевский дьякон.

      Они ехали уже часов пять, сопровождаемые густым облаком серой пыли, которая – раз ее потревожат – долго неподвижно стоит в воздухе, свидетельствуя всякому, что здесь проехали. Путешественники были совершенно серы от этой пыли. Дьякон дремал, пошатываясь из стороны