– Умру, и все окажется на помойке, – сказала Мауд, отпирая шкаф, куда перекочевали вещи из сейфа. – Думала про Яд Вашем, но, скажу тебе по правде, хоть мне и очень стыдно, нет у меня доверия к Израилю. Здесь может произойти что угодно.
– Третья мировая война?
– Не знаю. Америка кажется надежней.
Сдадим в Америку, лишь бы Мауд была спокойна.
Я послала перечень предметов с фотографиями в архив вашингтонского музея Катастрофы. Вскоре Мауд позвонили, к ней прибудет их сотрудник, все посмотрит, и они договорятся о цене. Но как такое продавать?
– Посчитай, сколько ты заплатила за сейф, – сказала я Мауд.
– Нет, я платила за ложь. Но это не телефонный разговор.
Елена и Мауд, 2018. Фото О. Лебенсон.
Над площадью Рабина все еще парили воздушные шары. Израиль отмечал победу на Евровидении.
Ночной шум не давал спать, Мауд ощущала себя разбитой, да и выглядела неважно.
Мы устроились за маленьким столиком на кухне, как это бывало при Шимоне. Зеленая пачка сигарет «Ноблес» лежала в той же пепельнице.
– Это камуфляж, – засмеялась Мауд, когда я попросила у нее разрешения выкурить сигарету Шимона. – Пачка пустая, открой и убедись, что я говорю правду.
– Ты всегда говоришь правду.
Елена и Мауд, 2018. Фото О. Лебенсон.
– Нет. Я лгала Шимону про Германа, лгала тебе. Объятиями и страстными поцелуями такое не кончается… – Мауд бросило в краску. – Лучше бы я сказала это по телефону…
– Сколько тебе было, когда ты дала Шимону клятву?
– Какую клятву?
– Все забыть.
– Двадцать три. К тому времени я была зрелой женщиной, во всех отношениях. Могла бы оставаться честной и перед памятью, и перед Шимоном. Я поняла это, когда мы сидели в монтажной, – Мауд вертела в руках пачку «Ноблеса». Глаза, упрятанные в глубокие морщины, смотрели прямо на меня. – Если бы я тогда бросилась за Германом, мы бы погибли вместе, Шимон встретил бы другую женщину, и та родила бы ему лучезарную дочь. Одни уступительные… Хорошо, хоть между нами не останется лжи, – вздохнула Мауд и выкинула пустую пачку в мусорное ведро.
Зовите меня Эрих
Автобус петлял вокруг зеленеющих лесов и ярко-желтых полей, взбирался в горы, скатывался в низины, трясся по булыжной мостовой очередного городка с обязательной площадью и костелом, вытряхивался на очередное шоссе и прибавлял газу. Ранняя весна рисовала в окне головокружительные картины, в дневнике от них осталась однострочная запись: «10.05.1988. Прага – Румбурк. Главный хирург Терезина. Расшифровать магнитофонную запись».
Подъезжаем. Сонные пассажиры зашевелились, на конечной остановке ждали встречающие. Меня