– Да угомонитесь вы. – Маша поморщилась от отвращения, мотнула головой, спрыгнула с подоконника, бросив на прощание окурок в форточку.
В животе привычно заурчало. Интересно, она когда-нибудь была сытой? Вот чего-чего, а этого она не помнит. Кажется, она хотела есть всю свою сознательную жизнь.
Она вышла из своей дальней комнаты, прошла по коридору, мимо дверей в зал и заглянула на кухню. На столе гора бутылок из-под водки, обгрызенные корки черного хлеба, остатки кильки, что смотрит на нее из красного кровавого моря черными горошинками, кусок сала с прилипшей к нему волосинкой, заветренная колбаса. Пол в черных разводах от обуви – надо же, уже и разуваться перестали…
Покрутилась над столом – кильку только из-за этих вот выпученных глаз есть ни в жизнь не станет, остальное – доверия и аппетита не вызывало. Открыла кухонные шкафчики – сухари, крупа – в ней она как-то видела рыжих муравьев, пачка чая; холодильник – мышь повесилась и три яйца.
Взяла их, набрала в кастрюлю воду и бросила поочерёдно. Всплыло только одно. Два других рискнула пожарить.
Вкусно. Хоть и пригорели. Жарить вновь пришлось без масла. Но мало. Очень мало. От слова совсем. Лишь раздразнила себя.
Маша облизнула вилку, отодвинула тарелку, вновь облизнула – надо же, уже и зализала до блеска. Вылизала бы еще и тарелку, да в дверь постучали. Отец. Мама еще сама открывала.
– А ключи снова потерял? – спросила Маша, открывая дверь.
– Да, Машуль, потерял. – Отец поднял голову и криво улыбнулся. – Я снова пьян.
– Я вижу.
Под смех отца – и чего он веселится? – закрыла дверь, помогла ему разуться. Он откинул ботинки в сторону, затоптался по липкому полу, пританцовывая.
– А мать где?
– На работе еще. Ты иди, приляг, а я пойду, погуляю, меня Галя звала.
– Куда это? – отец попытался хмуриться, выполняя отцовские обязанности, но у него ничего не вышло. Он пошатнулся и начал медленно оседать, пытаясь приземлиться на низкий табурет, стоявший здесь же у двери в коридоре.
– Не переживай, я скоро. – Маша схватила с вешалки ветровку, быстро обулась и выбежала в темный подъезд.
У подъезда уже не было двух престарелых сплетниц, видимо её окурок попал в намеченную цель. Вместо них на лавочке восседала местная компания – четыре ее одноклассницы во главе с грудастой Надькой, которой на вид было все двадцать, и три парня на год старше.
– Привет. – Она поздоровалась с ними, бросив на них кроткий взгляд, ускорила шаг, направляясь к автобусной остановке. Девчонки проигнорировали ее приветствие, лишь шумно рассмеялись в ответ. Как любила выражаться все та же Надька – Машка Котовас была не породистой, а значит, на их общении заведомо поставлен крест. Оно и понятно, она же не меняла каждый день наряды, не бегала на местные дискотеки по выходным, не красила вызывающе красной помадой губы и не ходила с длинными распущенными волосами на тонких шпильках, а всего лишь с тоненьким хвостом