Как же, вот она: голова в платке, родное лицо, ярко-жёлтое платье, всё живое, дышащее… сейчас шагнёт к нему, обнимет и прижмётся, и всё окажется сном, жутким, затянувшимся…
Он моргнул, и видение рассеялось: только блики, блики на голой земле, на той самой, из которой мы все вышли и куда мы все так или иначе вернёмся.
– А ты слышал, что Деревья могут ходить? – спросили сбоку ломким молодым шёпотом.
– Брехня, – ответил другой шёпот, постарше. – Как ты себе это представляешь?
– Ну Сашка рассказывал…
– Заливает твой Сашка! – отрезал второй. – Корни выкапывают и шагают, что ли?
– Кто их знает? – обладатель молодого шёпота сдаваться не собирался. – Помнишь… Мы же вместе видели? В прицел, как те… пытались Дерево у монастыря повалить? Сначала топор, потом танк, а затем взрывчаткой?
Старик прикрыл глаза.
Да, он мог себе представить: топор отскакивает, выворачиваясь из ладоней незадачливого вояки, танк просто отбрасывает в сторону, точно он пытается своротить скалу, взрыв заставляет высоченное растение вздрогнуть, но не повреждает корни, не ломает ствола, и земля засыпает воронку почти мгновенно, словно вода устремляется в сливное отверстие.
Земля Донбасса, откуда мы вышли… куда мы вернёмся…
Старик кашлянул и неожиданно понял, что проклятая хворь не терзает его уже несколько часов. Словно окопавшийся в груди зверь, посланец смерти испугался и отступил, затаился, оказавшись среди живых, сильных, молодых людей.
– …а ненавидеть их не надо, – продолжал второй шёпот, постарше. – Никогда. Ненависть – оружие слабых.
– Ну что, отдохнули? – Ополченец шевельнулся рядом, и Старик ощутил запах крепкого мужского пота.
– Да, – сказал он.
– Тогда надо выходить. Пока темно… успеем добраться, а мы потом вернёмся. – Ополченец поднялся.
Старик поспешил сделать то же самое, забыв, что ему давно даже не пятьдесят. Напомнили о себе колени, заныла спина, и сердце забилось одышливо и нервно, словно растерялось.
– Сколько идти? – спросил он.
Он был уверен, что по родным местам одолеет и десять, и пятнадцать километров.
– Часа полтора, если без сюрпризов, – Ополченец повесил на плечо автомат. – Парни, выдвигаемся.
Два чёрных силуэта – те самые, что разговаривали, – поднялись одновременно.
Через пять минут они шагали прочь от костра, от места, полного человеческой жизни, прямо в ночь, туда, где тоже была жизнь, но другая, ускользающая, странная, бесцветная: шелест сухой травы под ногами, шуршание в зарослях, раскоряченные остовы домов, похожие на останки чудовищ, неподвижные, но опасные, запахи гари и прели. Ополченец мягко скользил впереди, ещё двое оставались сзади, Старик плелся в центре, молясь об одном – чтобы не начался кашель.
Где-то рядом те, кого не стоит ненавидеть, но и о ком нельзя забывать.
Перешли вброд речушку, на фоне звёздного неба промелькнул крест церкви,