Сегодня она была любима и счастлива!
Незаметно наступила весна.
– Я грачей видел! – с криком влетел в дом Максим, перепугав до смерти свою няньку.
На маменьку это известие не произвело ни малейшего впечатления.
– Сел бы лучше французским позанимался, – успела произнести она вслед убегающему сыну.
Отец с Агафоном куда-то умчались на санях по волглому снегу, не пожелав разбудить и взять его с собой. Вспомнив об этом, он с обидой шмыгнул носом и выскочил во двор. Данила, сопровождая каждый удар топора громким кхеканьем, усердно колол дрова рядом с конюшней. Высокая горка березовых и сосновых чурочек валялась недалеко от него на утоптанном грязном снегу.
– А я грачей видел! – безнадежно сообщил ему Максим.
С шумом выдохнув воздух, Данила с силой опустил топор на половинку пенька, стоящего на другом сучковатом толстом пне. Отколовшаяся чурка пролетела рядом с Максимом, едва не задев его.
– Шел бы ты, барчук, на… двор поиграть, – недовольно скосил глаза в его сторону дворовый, нагибаясь за обрубком.
Вздохнув, Максим медленно поплелся к дому.
«Какие они все скучные, эти взрослые, – с грустью думал он, – кроме папеньки, конечно», – увидел вышедшую во двор няньку.
– Где грачей-то видал? – пожалела она мальчишку.
– Там, – безразлично махнул он рукой в сторону конюшни. – Лошадиный овес подбирают.
– Герасим-грачевник грачей пригнал, – вспомнила Лукерья, – ведь надысь день преподобного Герасима, – перекрестилась она в сторону акаций, предполагая, что там он как раз и находится.
Максим повеселел.
–Здоровые такие, – развел он руки, – как куры, и черные.
– Увидел грачей – весну встречай! – ласково погладила его по голове бабушка. – У кого мучица осталась в деревне, хлеб нынче в виде грача печь будут, – чуть задумалась она. – Надо Акульке наказать, пущай тесто налаживает, – пошла в дом шаркающей, но бодрой еще походкой.
Аким Максимович за эти дни стал поправляться.
«Дома и стены помогают», – думал он.
Куда девалась сутулость, шаг стал легким и пружинистым, кашель реже донимал его. Лукерья всерьез взялась за его здоровье: втирала в грудь растопленное нутряное свиное сало, смешанное со скипидаром, перед едой и перед сном заставляла пить сок черной редьки с жидким медом, и, удивительное дело, здоровье возвращалось к нему без помощи лекарей.
– Чуть до могилы не залечили, проклятые эскулапы, – смеялся он, занимаясь с сыном сабельным боем или рассказывая ему о подвигах русских солдат.
Слушать отца Максим был готов с утра и до поздней ночи…
Когда было настроение, Аким Максимович, выпив на дорожку рюмашку пшеничной и аппетитно закусив хрустящим соленым огурчиком, приказывал Агафону запрягать тройку, небрежно бросал в сани ружьецо и вылетал со двора, дико гикая и настегивая лошадей кнутом.
– Совсем как ямщик какой, – пугалась в такие моменты старая