Гаухаршад. Ольга Иванова

впилась в сердце. Его первой юношеской влюблённостью была красавица-черкешенка, оставшаяся в далёком крымском прошлом. Он быстро свыкся с мыслью, что подобная девушка может стать достоянием лишь богатого и знатного вельможи. Такую красавицу нельзя было любить, ею можно было только восхищаться. И ему в своих притязаниях следовало стать более скромным. Ханбика сама воспламенила в нём нежданное чувство в то солнечное, летнее утро, когда пожелала остаться со своим нукером наедине. Как горячи были её речи, как искренне восхищение, каким чувством горели глаза. Он был ослеплён одной только мыслью, что высокородная девушка, сестра самого повелителя, обратила на него свой взор. Мечты уносили юношу в неизведанную даль. Он стал тяготиться христианской верой, какую даровала ему мать, и как только отец стал оправляться от ран, нанесённых плетью палача, обратился к нему с просьбой:

      – Отец, если я твой сын, то желаю принять ислам. Я стану мусульманином, и мне откроется истина, которой ты придерживаешься, и ложь, которой ты сторонишься. Я предам свой лик Аллаху, Господу миров, и не буду причастен ни к какой другой вере, противной исламу!

      В тот же день отец направил его к мулле-хазрату[39]. Геворг думал, что идёт по праведному пути и не будет греха в том, если он станет близок с ханбикой, раз он принял её веру. Долго лелеемое тщеславие привело его к безумным, несбыточным мыслям. Но хрупкий дворец мечтаний, воздвигаемый им, рухнул в одночасье от беспощадных слов Гаухаршад. Геворг ощутил себя преданным и обманутым любимой девушкой и собственным отцом.

      Ханбика изнемогла от страстных утех. Она откинулась на шкуры и томно простонала:

      – О, как я хочу пить!

      Турыиш поднёс к её губам глиняную чашу с родниковой водой. Она глотала с жадностью, обливалась и смеялась над своей неловкостью. Юзбаши с улыбкой любовался её детской непосредственностью. Мгновение назад эта девушка превратилась в его руках в женщину, и он не знал, радовало его или угнетало это обстоятельство. А она и не желала давать ему передышки и времени на бесполезные раздумья, отшвырнула чашку и вновь протянула руки, требовательно позвав:

      – Иди же ко мне! Позволь мне умереть в твоих объятьях, любимый мой…

      Геворг приник к оконцу, не в силах отвести взгляда от пляшущих бликов пламени, гудящего в очаге, и от сплетённых в любовной схватке тел. Лицо его онемело, свелось судорогой отчаяния, а руки вцепились в кинжал, когда-то подаренный отцом. Он с трудом заставил себя отойти в сторону, упал на колени и принялся молиться, и, лишь закончив молитву, понял, что молился не тому богу, и не те молитвы, каким учил его мудрый хазрат, возносил в темнеющие небеса.

      Глава 7

      На следующее утро юноша попросил отца отпустить его в Казань.

      – Что же ты будешь там делать? – недоумённо вопрошал сына Турыиш.

      – Меня мучают раздумья о жизни моей, – опуская взгляд, промолвил Геворг. – Я не совершил дел, угодных Аллаху, мои помыслы ничтожны перед престолом Всевышнего.

      – Куда же ты направишь свой путь?

      Геворг молчал,