Гениальные произведения не все в равной степени обладают этим блеском, этим великолепием, очевидным для всякого зрителя, даже для невежды. Так, некоторые картины Рафаэля, например знаменитое «Преображение», «Мадонна Фолиньо», фрески «Станц» в Ватикане не вызовут того внезапного восхищения, как «Юноша, играющий на скрипке» галереи Шьярра, портреты Донн и «Видение Иезекииля» галереи Питти, «Несение креста» галереи Боргезе, «Обручение Богоматери» музея Брера в Милане, «Иоанн Креститель» Трибуны, «Евангелист Лука, пишущий Богоматерь» из Римской академии не обладают очарованием портрета Льва X и дрезденской Богоматери. И вместе с тем все это равноценно. Более того! «Станцы, Преображение», «Камайе» и три станковые картины Ватикана – предел высоты и совершенства. Но эти шедевры требуют даже от самого образованного созерцателя известного рода напряжения, изучения, чтобы быть воспринятыми во всех своих деталях; тогда как «Скрипач», «Обручение Богоматери», «Видение Иезекииля» сами собой проникают вам в сердце через двойные двери очей и занимают в нем свое место; вам радостно их воспринимать без всякого напряжения, тут не вершина искусства, тут особая удача искусства. Эго доказывает, что художественные произведения подвержены таким же случайностям рождения, какие наблюдаются в семьях, где бывают счастливо одаренные дети, которые рождаются красивыми и не причиняя мук матери, которым все улыбается, все удается, – словом, бывают цветы гения, как и цветы любви.
Это брио – непереводимое итальянское слово, которое начинает входить у нас в употребление, – характерно для ранних про изведений. Оно – плод живости и дерзновенного порыва молодого таланта, живости, которая позднее возвращается в иные счастливые часы; но это брио тогда уже не исходит из сердца художника, и, вместо того чтобы самопроизвольно воспламенять им свои творения, как вулкан мечет огни, художник подчиняется ему, он обязан им привходящим обстоятельствам – любви, соперничеству, часто ненависти, а еще более – стремлению поддержать свою славу.
Группа Венцеслава для его будущих произведений была тем же, что «Обручение Богоматери» для всего Рафаэлева творения, первым шагом таланта, сделанным с неподражаемой грацией, с увлечением детства и милой его переполненностью, с силой ребенка, таящейся под розово-белым тельцем, с ямочками на щеках, как бы откликающимися на смех матери. Принц Евгений заплатил, говорят, четыреста тысяч франков за эту картину, которую не дорого было бы купить и за миллион стране, лишенной картин Рафаэля, а никто бы и не подумал дать такую сумму за прекраснейшую из