Помнится, Икер не нашел, что ответить. Мотыльки – не так уж плохо, нежности в них намного больше, чем в крысах, и они не выглядят отталкивающе, не снуют по помойкам, не волочат за собой измазанные в нечистотах хвосты. Но глаза Альваро вовсе не были полны любви и всепрощения, когда он говорил о мотыльках. Совсем напротив, они заблестели каким-то странным потусторонним блеском. В его глазах не было воздуха, и свет в них казался зыбким – как в той нарисованной, наглухо запаянной бутылке из-под сидра.
А ведь именно там и жили мотыльки Альваро.
Или – умирали? Медленно и мучительно?..
Смерть самого Альваро оказалась мгновенной, и в ней не было ничего сверхъестественного или потустороннего.
– За последние несколько часов… Я имею в виду временной промежуток от шести до восьми… Вы никуда не отлучались с ресепшена?
– Нет, – голос Аингеру звучит не слишком убедительно. – Я… все время находился здесь. Не считая пары-тройки минут… Естественные надобности, так сказать…
– Никто из посторонних в гостинице не появлялся?
– Насколько я знаю, нет.
– Никто не уезжал, не расплачивался по счету?
– Нет. Правда, где-то в районе восьми часов прибыли двое туристов из Норвегии. Пожилая супружеская пара…
Визит в «Королеву ночи» полуторагодичной давности тоже прошел под знаком старых пней из Скандинавии, уж не тех ли самых? Вероятность такого совпадения ничтожна, но она почему-то занимает Субисаррету больше, чем произошедшее с Альваро.
Так и есть.
Он не хочет думать об Альваро, потому что, думая о нем, упираешься в красную пижаму. В раскроенный затылок с застрявшим там электронным чипом. Он даже отдаленно не напоминает мотылька.
– В какой номер заселились скандинавы?
– В двадцать второй. Вы считаете, что они каким-то образом причастны?..
Икер пропускает вопрос администратора мимо ушей, чертовы скандинавы (пожилая супружеская пара) вырастают в его сознании до размеров гигантского цветочного пса у музея Гугенхайма в Бильбао. С той лишь разницей, что пса Субисаррета помнит в мельчайших подробностях, в то время как лица скандинавов постоянно ускользают, прячутся за пологом волос певицы Жюльетт Греко. Жюльетт всплыла в его памяти из-за старых скандинавских пней, что он подумал тогда? Не о певичке, – о скандинавах?
Они вполне могли оказаться свидетелями преступления.
Нет, не то.
Случайные свидетели автоматически переводят преступление в разряд неизящных, а следовательно, легко раскрываемых.
Мысль абсурдная, если учесть, что никаким преступлением в «Королеве ночи» и не пахло. Что же касается «Пунта Монпас»… К убийству, произошедшему