Он, не скрывая бодрых вежд,
Молит о божеском прощенье?
Но, друг, к чему тебе моленья?
В тоске бы я молился сам,
Склонившися к твоим ногам
В священной власти заточенья.
Как сладко мне порой являться
В места, где мир твой находил,
Способность жизни удивляться,
Где я, мой друг, тобою жил.
Где мы делились сокровенным,
В ночной мечтая тишине…
Как жаль, что чувством вдохновенным
Туда являюсь лишь во сне.
Однообразье, суета
И одиноких лиц капризы,
Девиц нескромные сюрпризы
И тесных платьев пестрота.
Приди, мой друг, походкой резвой,
Мы восполним Цереры стол
Вином токайским, мыслью трезвой —
Esse est percipi[2], монгол!
Когда Батый, твой предок славный,
Опять на Русь явился тьмой,
Стояли русские стеной,
Сказав характер своенравный.
Следила хитрая Европа
За продвижением границ,
Ползла уж к ней коварна стопа…
Но полно древности страниц!
Приди! Мы выпьем за Европы
И за народ тех дальних стран,
Кто протоптал торговлей тропы,
Обняв Руси вековый стан.
Восславим трирского гиганта
Философическим словцом
И перед греческим отцом
Воспламеним иллюзий Канта.
Да будет мир взаимный наш
Скреплен не гадостью портвейнской,
А жизнерадостностью рейнской
И торжеством разумных чаш.
Мне важно всё о вас узнать.
Достойный чуткого участья,
Ужель я не достоин счастья?
Не вам ли тайная рука
Подносит пёстрые страницы,
Где фантастичны небылицы
И жизнь там кажется легка?
Но я страдаю. Мирный гнев
Течёт в крови рационально.
И Мир объемлю я печально.
Красавица! Слава
Ланитам твоим.
Ты доброго нрава,
Тобою томим.
И ты сладострастно
Пленяя меня,
Но всё безучастна
К страданиям дня.
Порою беспечна
Забавой своей,
Но тело не вечно —
Запомни скорей.
Мы все угасаем,
Приемли, душа,
И стих забываем,
…Но ты хороша!
О, как ты жалок был тогда,
Когда безжалостно являлся
И ничему не удивлялся.
Уверен: лишь придёт беда,
Ты первый муку уготовишь…
Ну а пока что ты злословишь,
Неся бессилие вреда
Когда-то