– Кайса, я очень признателен тебе за все, что ты для меня сделала… Правда! И я знаю, что с моей стороны было большим свинством не сказать об этом сразу, а потом пропасть на две недели…
– Давай, так: то, что ты не попрощался – это вполне в духе человека, которого я всегда знала. Поэтому я не обижаюсь. Если тебе это все-таки важно, то извинения приняты. А вот признательность свою можешь запихнуть поглубже, сам знаешь, куда, потому что словами, сказанными тобой мне в самолете, я была О-О-ОЧЕНЬ СИЛЬНО разочарована. На этом у меня все!
– Кайса…
– И не звони мне больше.
После этих ее слов я услышал в трубке короткие гудки. Кайса отключила связь.
– Черт!
Разбить телефон о стену – вот, чего мне хотелось в тот момент. Но я не мог себе этого позволить в самом начале своего пути. Поэтому со всего маху швырнул его в подушку на кровати, а потом взял в руки и снова набрал ее номер. Но мой вызов был отклонен. Видимо, я на самом деле сильно ее обидел. Только, к сожалению, не помнил ни слова из того, что ей тогда наплел, будучи пьяным в стельку – слабое оправдание своей вины, но ничего другого у меня в запасе не было.
Усевшись на край кровати, я стал быстро набирать сообщение, в котором хотел это объяснить, но в какой-то момент остановился и удалил все, что написал. А потом вообще отложил телефон в сторону. Что-то подсказывало, что сегодня в этом направлении уже не стоило делать лишних шагов. Надо было дать ей время пережить нахлынувшие эмоции и набраться терпения. Оставалось только злиться на самого себя и проклинать собственную глупость, невнимательность и невежество.
Но никто не запрещал навести кое-какие справки и подготовиться к завтрашнему дню, когда предстояло снова поговорить с Кайсой, несмотря на полный провал сегодняшней попытки. Поэтому я снова собрался с духом и позвонил человеку, которого изначально не собирался тревожить ни при каких обстоятельствах – Олофу Хенрикссону. Но сейчас это было необходимо и к тому же не обременяло меня тем, чтобы в обязательном порядке навещать недавнего коллегу, так как чета Хенрикссонов в отличие от Кайсы Энгстрём жила не в Стокгольме, а в Висбю на острове Готланд.
Старик не сразу ответил на звонок.
Его слабый с хрипотцой безразличный голос был трудно различим на фоне работающего телевизора, и я вспомнил, как он когда-то рассказывал о своей глуховатой супруге, которая вопреки здравому смыслу не желала пользоваться слуховым аппаратом.
– Как вы? – спросил я после того, как мы обменялись приветствиями.
– Если ты о том, как мы с Лоттой переживаем смерть единственного сына-наркомана, то мы справляемся. Скажем так, для нас это неожиданностью не было. Все к тому и шло… Причем, уже довольно давно.
– Сочувствую.
– Спасибо.