Когда открыли дверь, из нее хлынули теплые кухонные запахи. Багаж подхватили сильные мужчины, а прекрасные дамы в образе двух служанок сделали Джоан и Эшу нервный книксен. В обычных обстоятельствах Эш бы страшно смутился, но сейчас, отупев от холода, великодушно кивнул. Подумаешь, служанка делает книксен!
Служанки, судя по всему, играли роль королевских атташе. Одна должна была представить Джоан домоправительнице, другая – Эша дворецкому, который оказал великую честь лакею почетного гостя.
Пройдя немного по коридору, служанки повели новоприбывших в разные стороны: Джоан – направо, Эша – налево. Эш очень огорчился. Ему не хватало моральной поддержки.
Наконец его проводница остановилась и постучалась в какую-то дверь. Сочный голос, напоминающий своим звуком букет старого портвейна, произнес: «Войдите». Проводница открыла дверь и сказала:
– Это он, мистер Бидж.
После чего поспешила в менее разреженный воздух кухни.
Как и многих, Эша дворецкий поразил. Так и казалось, что он скоро лопнет – именно это чувство вызывают лягушки и воздушные шарики; и нервные, тонкие люди поневоле сжимались, словно перед взрывом. Те, кому довелось общаться с ним и дальше, проходили эту фазу, как крестьяне, разбившие сад на склоне Везувия. Опыт учил их, что Бидж всегда выглядит так, словно апоплексический удар – дело секунд, и все же удар его не хватает. Эш был новичком, и страх окончательно вывел его из транса.
Дворецкие тем меньше похожи на людей, чем величественней их окружение. В сравнительно скромных домах сельских сквайров мы можем увидеть нашего собрата, человека, который болтает с лавочниками, споет при случае веселую песню в местном кабачке и даже нальет, если нужно, воды. Бландингский замок славился по всей Англии; и Бидж соответственно обрел ту важную неподвижность, которая позволяла отнести его к царству растений. Двигался он, если двигался, с исключительной медленностью, слова – еле цедил, как бы отмеряя по капле. Глаза под тяжелыми веками глядели тем самым взглядом, каким глядят они у статуй.
Почти незаметно шевельнув пухлой белой рукой, он дал Эшу понять, чтобы тот сел. Величавым мановением другой руки, правой, он взял чайник, а строгим кивком указал Эшу на объемистый графин. Через минуту Эш пил горячий пунш, смутно чувствуя, что его допустили к мистическому обряду.
Мистер Бидж встал у камина, заложил руки за спину и промолвил:
– Не знаю вашего имени.
Эш представился. Бидж кивнул.
– Вижу, вы замерзли, – продолжал он. – Ветер восточный.
Эш признал, что в дороге было холодно.
– Когда такой ветер, – сообщил Бидж, – у меня ноют ноги.
– Простите?
– Э… ну, крутит. Крутит ноги. Вы молоды, мистер Марсон, у вас ноги не крутит.
Сказав это, он окинул загадочным взглядом Эша, пунш и стену за ним.
– Ноги, – повторил он. – Суставы. И не только крутит. У меня врос ноготь.
Молодые и слишком здоровые люди, даже если они добры, испытывают при таких беседах прискорбное нетерпение.