Здесь, в Париже, у меня появилось двое русских знакомых; благодаря ним в мои руки попадают иногда и русские книги. – Но что же станет с Россией? Не все ли потеряно? Прошу тебя, дорогая Лу, передай сердечный привет твоему мужу и откликнись хоть одним словцом, которое бы я услышал, как и все звучащее вместе с ним.
Лу.
Мне сказали, что ты себя неважно чувствуешь, чего я в данный момент никак не могу себе представить, так как нахожусь под радостным впечатлением твоих стихов. Они окружают тебя, неотделимы от тебя; какой же ты счастливчик, Райнер, раз владеешь таким богатством! И, знаешь, я поняла, почему абсолютная искренность в художественной сфере еще важнее, чем в отношениях с другими людьми: без нее можно потерять убежище в себе самом. Единственно надежное.
Я так много была с тобой в это время, что мне кажется странной необходимость писать. Я и писала в дневник, о чем ты не знаешь. Я ищу тебя в стихах, как в очень густом лесу с множеством укрытий. И радуюсь как находкам, так и самим поискам.
Рильке.
Я был открыт сверх меры, я забыл,
Что вне – не только вещи или звери,
с тобою свыкшиеся, чьи глаза
не вычесть из привычного пространства,
не отделить, как рамы – от картин;
и с каждым взглядом я вбирал в себя
все вместе: взоры, мненья, любопытство.
В пространстве зарождаются глаза
и там живут. Но, лишь тобой влекомый,
я зреньем, как преградой, не смущен, –
о нет: не ясно как, в тебя врастаю
и длюсь в твоем обороненном сердце.
Как руку к спазмой схваченному горлу,
нет, как платок к кровоточащей ране,
жизнь из которой выхлестом одним
стремится вырваться, – я прижимал
тебя к себе и видел: от меня
ты вся зарделась. Кто поймет, что с нами
стряслось? Мы только силились догнать
непрожитое время.
Я мужал, от часа к часу покидая юность,
а ты, любимая, завладевала
моим, лишь в сердце сохраненным, детством.
Тут мало вспоминать; должна остаться
от тех мгновений у меня на дне
жизнь в чистом виде; или так: осадок,
кристалл в перенасыщенном растворе.
Не память мне важна, кто я такой
твоею волей. И не я придумал
тебе обитель стылую, куда ты
ушла; но и отсутствие твое
хранит тепло, что мне куда важнее
необладания тобой, Тоска
порой безадресна. Зачем себя
мне отвергать – ты власть, чье бремя,
легко мне, как окошку лунный свет.
Лу.
Дорогой Райнер, твои стихи!.. Словно свой собственный голос из незапамятных времен услышала я. Но голос, сказавший это, и глаза, это увидевшие, принадлежат