В их доме всегда царила тишина. Даже если шумели дети или работало радио, все равно стояла тишина – примерно такая же, какая бывает осенью, когда выпадет первый снег и ляжет белым покрывалом, приглушая все звуки. Не то чтобы полное безмолвие, но все равно тихо.
Чего нельзя было сказать о родительском доме Эско. Сколько он себя помнил, с самого детства его окружало множество звуков. Постоянно то какой-нибудь шум, то возня детей, то Пентти или Сири, все время что-то напевавшие, то радио или животные. Свои первые годы он помнил словно сквозь ширму – вроде той, что отгораживают друг от друга пациентов в больничной палате. Помнил, что была грусть и тихие молчаливые слезы, но едва мог отличить их ото сна. А, может, они и были всего лишь сном?
Пока Эско рос, у него была счастливая мама, пусть не всегда, но большую часть времени действительно очень счастливая. Конечно, порой она плакала горьким безутешным плачем, но ее слезы никогда не пугали, потому что уже ребенком он знал, что ему не удастся ее утешить или как-то помочь ее горю, – чаще всего она оплакивала свое умершее дитя или просто плакала оттого, что жизнь такая несправедливая, но тут уж ничего не поделаешь, и было утешительно знать, что от тебя в таких случаях ничего не требуется. Теперь же Сири больше не плакала. Он вдруг понял, что не заметил, когда она перестала это делать. Но в сердце матери продолжала жить тоска, еще более заметная, чем в его детстве, она тяготела над ней, словно глухое черное покрывало.
Вот оно, детство Эско – смеющаяся мама и слегка сварливый папа. Хотя правильнее сказать – отец, который много ругался и мама, которая смеялась, чтобы хоть как-то сгладить его ругань, и примерно в половине случаев так оно и было. В остальном отец сам прекращал ворчать, и тогда в доме воцарялся порядок. Но со временем что-то изменилось или они сами стали другими, но Пентти больше не слушался Сири, а Сири – да плевать она хотела на выходки Пентти! Она больше не пыталась погасить вспышки его гнева и теперь воспринимала их с полным равнодушием, как шторм на море – лучше просто переждать, пока само не утихнет.
Эско полагал, что во многих отношениях развод родителей вовсе не был таким уж сложным шагом, как то представлялось остальным. Потому что единственное, что продолжало их связывать, было семейное предприятие, и если бы он выкупил ферму, Сири и Пентти могли бы воспользоваться этим и разойтись. Потому что любви между ними больше не было.
Ее и не могло быть, думал он. Разве что давным-давно, в его детстве, но не потом и уж точно не сейчас.
Может быть, они так изменились из-за детей