В новорожденную республику ехала без восторга. Никому бы не призналась, но несколько раз хотела повернуть назад. Чёрт его разберёт, что происходит за всеми этими блокпостами. Михей на связь не выходил – мобильные телефоны вводят его в ступор. Зато часто снился. Бессюжетный бред, но лицо крепко западало в память. Когда-никогда в соцсетях появлялась Лиля, писала, что жив и не голодает. Очень редко.
В Ростове выяснилось, что нужный автобус ушёл больше часа назад, потому что «так бывает» и «девушка, какие ко мне претензии, я не водитель». Смуглый белозубый таксист предложил домчать с ветерком. Дорого, но без проблем и прямо к подъезду. Ему бы не баранку крутить, а тасовать напёрстки на вокзальной площади – легко и необидно мошенничать, зазывая прохожих беспечным смехом.
Довёз только до границы и в укромных кустах пересадил в другую машину:
– У меня номера русские, а напарник с местными номерами. По-другому никак, сами знаете, особый режим.
Напарник – злобный седой ёж, денег запросил ещё больше. Но первый пост проскочили безболезненно, это правда. Зато на втором долго томились перед опущенным шлагбаумом. На мой вопрос о туалете таксист ухмыльнулся и кивнул в сторону поля подсолнухов. «Подсолнухи – осколки солнечного дня» – завертелась в голове старая попсовая песенка. И по кругу, по кругу, пока я наблюдала синее небо в просветах между крупными цветочными головками, карабкалась вверх по насыпи, оттирала с брюк густую жёлтую пыльцу, шла к зелёному вагончику, протягивала документы вальяжному офицеру, смотрела в видеокамеру. «В подсолнухах любимый целовал меня».
Перетряхивая сумки, таможенник достал два одинаковых платья – моё, и молоденькой попутчицы, что возвращалась домой с московских заработков.
– Ну надо же, копия! – удивилась она.
– Это сценические костюмы, осторожнее, – вечно я идиотничаю при людях в форме. Защитная реакция.
– В каком смысле? – не понял военный.
– Мы певицы-близнецы, у нас турне. А вот он, – я махнула рукой в сторону таксиста, – танцует с бубном.
Пузатый ёж задумчиво ковырял в ухе, облокотившись о капот пыльной измятой «Лады». Попутчица прыснула.
– Понятно, – только и сказал таможенник, скинул тряпьё мне на руки и махнул: свободны.
Двинулись дальше. Пустая дорога, пегая степь, редкие кляксы чёрных развалин. Шутить расхотелось. На проржавевшем жестяном щите большие буквы: «Донецкий кряж». Действительно кряж, во всех смыслах. Рука потянулась к фотоаппарату:
– Подождите, я снимок сделаю, хоть через окошко!
– Тут тебе