Остались втроём: сам хозяин, русский учёный из медвежьего угла и тётя Маргарет-Эмма. С этого всё и началось. Уже через пять минут гостю не о чём стало говорить с главным министром штата. Они с тётей Маргарет смотрели друг на друга и всё спрашивали-переспрашивали, всё рассказывали. Она – о том, что прочитала в последнее время, о желании учиться вокалу в Италии, о своей последней поездке в Лондон. Он – о начатом строительстве биологической станции совсем не далеко отсюда, о путешествиях далеко отсюда, о том, что видел в дальних странах и куда собирается поехать ещё.
Потом они смеялись, что фамилии у них двойные: у неё – Робертсон-Кларк, у него – Миклухо-Маклай. Потом ахнули, что в Лондоне у них есть общая знакомая – старшая дочь известного русского революционера. Они не знали ещё о трагической судьбе этой тонкой натуры: Наталия Герцен поставит точку в запутанных любовных треугольниках своего отца и его верного друга, признавшись в любви к Огарёву, и вскоре она сойдёт с ума.
Они многого ещё не знали, молодые Маргарет и Николай. Лишь через полгода, уезжая по делам в Санкт-Петербург, он оставит ей письмо с предложением руки и сердца. А её ответ будет ждать Николая в русской столице раньше, чем его корабль пришвартуется в Финском заливе. Ответ был коротким: «Я согласна. Буду ждать тебя из всех твоих путешествий».
Он вернётся в Австралию, и они поженятся. Потом он снова уедет на остров Новая Гвинея, где живут одни папуасы, и Николай будет описывать их быт в дневниках и в подробных письмах жене. Та вечерами зачитывала их вслух, сидя за длинным столом на веранде. Сэра Джона Робинсона допоздна не бывало дома, и потому вся ребятня устраивалась рядом с тётей Маргарет и жадно ловила каждое слово из такой далёкой и дикой страны.
«Туземцы берега, на который мы высадились, до моего приезда никогда не соприкасались с белою расой, – медленно читала тётя Маргарет. – Эти папуасы живут в каменном веке. Они не умеют добывать огонь и всегда держат у себя горящее бревно, зажжённое когда-то от дерева, в которое ударила молния. Странствуя, они носят с собой это горящее бревно…»
Спускалась ночная тьма. Детей разводили по спальням, но ни Арчи, ни его братья и сёстры долго не могли уснуть. А наутро в кустах возле старого фигового дерева начиналось действо. Старшие строгали копья, младшие делали себе из лопухов новую одежду и мазали лица сажей и глиной. Через час ватага перепачканных дикарей с улюлюканьем носилась вокруг дома. Брат Арчибальда Робин, как самый старший, стучал кулаком себя в грудь:
– Я – Маклай!
Никто с ним не спорил. И каждый должен был назвать своё индейское имя. Арчи стал Майкл-Ухо… А вечером все, уже отмытые, снова, замерев дыхание, слушали письма дяди Николаса. Они так боялись, что дикари съедят его, как сто лет назад поступили с путешественником Куком. Больше всего боялась этого тётя Маргарет. Но Николас успокаивал её в письмах:
«Меня тут любят, называют человеком с Луны. Кушать меня никто не собирается,