За невысоким креслом воссел мужчина, на котором такая же форма, как и на всех воинах – белый кафтан с петлицами, только на воротнике пришит квадрат ярко-красного цвета, который видимо, позволяет определить звание. На парней кинули взгляд два живых глубоко посаженных карих глаза, само истощённое сухое зрелое лицо с лёгкой седой щетиной на щеках и седым волосом обратилось к юношам.
– Докладывайте, – неожиданно для всех на языке Рейха спросил сидящий на кресле мужчина.
– Два человека, определяемых первичным визуальным анализом как юноши от восемнадцати до двадцати одного года, которым вы придали статус «беженец под вопросом», сегодня утром ровно в девять часов сорок три минуты подошли к «Воротам Альфа». Их целью, как они пояснили, было пересечение народной границы Директории Коммун, вызванное нежеланием больше пребывать на территории врагов коммунального народа.
– Хорошо.
– Ваши распоряжения?
– Ступайте, младший начальник, – хозяин кабинета опустил руку под стол и тут же поднял её, демонстративно потрясая ей, приковывая внимание к оружию, своими очертаниями напоминающее револьвер, только с квадратной батареей вместо барабана, без курка и удлинённым дулом, – я сам здесь управлюсь. Подготовьте протокол для «Народно-Партийного Совета Улья №17».
– Что написать в нём?
– Всё по «Народному Стандарту Протоколов Беженства». Не откланяйтесь от стандарта на всякие детали. Не о чем тут особо писать.
– Так точно, товарищ старший начальник. Разрешите идти.
– Идите.
В кабинете повисла вуаль тишины, когда последний воин покинул это место, оставив парней один на один с командиром. Он их тщательно рассматривает, выверяет каждую деталь образа, досконально обследуя взглядом, словно покупатель, рассматривающий товар перед покупкой и желающий, чтобы вещь была без изъянов. Именно в таком направлении и думает Пауль, прикидывая, что так называемый «старший начальник» просто приценивается к ним, думает, куда можно забросить, на какую тяжёлую работу.
– Вы, наверное, удивлены, что мы сейчас вели общение на вашем несуразном «новоимперском языке», не используя наш великий «Lingua Esperanto Communistic», – опережая вопросы юношей, бесстрастно начал старший начальник, опрокинувшись на спинку кресла. – Я просто хочу, чтобы вы мне доверяли и рассказали всё как есть. Почему вы здесь?
– Lingua Esperanto Communistic? – удивился Давиан. – Я слышал об этом языке на лекциях, но нам его преподносили как варварское бренчание коммунистических дикарей, которые пытаются всё обобществить. Теперь я вижу, что это не более чем гнилая пропаганда. Это же… эсперанто?
– Да, язык, на котором мы говорим, в старину может и звался эсперанто, но сейчас он первый язык Директории Коммун или «народный язык». Прошу звать его так.
– Несомненно, – согласился Давиан.
– Вернёмся к делу, – сурово