Образование Стасика таким образом завершилось окончательно, и тот превратился в запуганного стеснительного ребёнка, боявшегося сказать лишнее слово и привыкшего в жизни обходиться ничтожно малым. Даже бунт созревающей юношеской плоти, жаждавшей выхода, он оформил лишь в виде начертанного от руки контура тела женщины, сопровождавшегося коротким призывом: «Хочу е_аться, вот!» Эту прокламацию, что характерно, написанную с правильной пунктуацией, Стасик носил в трусах до самого выпускного, столь нехитрым образом удовлетворяя эстетические потребности своего взрослеющего эго, оставаясь для одноклассников извечным предметом насмешек и грубых шуток, а для учителей сделавшись лишь способом дополнительного заработка посредством репетиторства, так что презрение окружающих со временем стало для него привычным антуражем.
Один лишь физик увидел в нём проблески способностей, когда в шестом классе случайно застал известного тугодума за разбиранием оставленных на доске записей, и выяснил, что юный Эйнштейн в период полового созревания почитывает не одни лишь порножурналы, но и тут отцовская мудрость помешала развиться, быть может, изрядному таланту.
В результате на него махнули рукой уже абсолютно все, и выросший практически в одиночестве, он был безмерно счастлив, когда по окончании престижного вуза его приняли в компанию местной золотой молодёжи, хотя бы и в качестве лишь без меры забавного шута. Привыкший к оскорблениям, он со временем перестал находить в них что-либо неприятное, утешая себя мыслью, что хотя бы чисто физически ему это ничем не грозит. Фактор немаловажный для того, кто ещё ребёнком прочувствовал на собственной шкуре силу родительской ласки, выраженную в бьющей с оттягом стальной пряжке ремня, навсегда зародившей в нём бессознательный, панический страх перед болью. Оставалось лишь догадываться, какая бездна достоинств могла бы развиться из характера, не обозлившегося на весь мир за двадцать лет непрекращающихся издевательств и унижений, которые другого вполне могли бы превратить в кровожадного