На последнем ударе нечто, лишённое чётких очертаний, отделилось крылатой глыбой от стены, и мрак выложил к мёртвому телу ступени.
Человек бросился в длинный, плохо освещённый тамбур с лязгающим металлическим покрытием. Подгоняемый страхом, он, наконец, окунулся в спасительный грохот станков. Солнце, в изобилии проникающее сквозь закопчённые витражи цеха, сразу же растопило наваждение за его спиной. Он крикнул: “Вадим Анатольевич умер!” – и в обмороке повис на проходящем мимо рабочем.
Работа в цеху медленно останавливалась, как теряющий обороты пропеллер. Кто-то побежал с запоздалым поручением вызывать “скорую помощь”. Производственный гул сменил утрамбованный гомон. Люди по одному подходили к тамбуру, напоминающему подсвеченную глубокую нору, и замирали у входа, не решаясь зайти.
– Неизвестно откуда взялся.
– Представлялся, что из планового отдела.
– Хитрый такой, лукавый, всё на улыбочке. Поинтересуется: “У себя Вадим Анатольевич?” – и шасть к нему. Час посидит, потом выходит и облизывается, упырь!..
– Уйдёт, а Вадим-то наш, Анатольевич, таблетки одну за другой, как птичка, склёвывает. Воды ему в стакане принесу, он выпьет, успокоится вроде. Я говорю ему: “Доконает вас этот плановик!” – а он вздохнёт, головой покачает: “Нет, очень у нас полезная беседа была”, – а сам всё сердце кругами поглаживает.
– Так и было. Вадим Анатольевич эти посещения ещё карамазовскими называл. Только не плановик приходил, а снабженец. Наши его в отделе снабжения встречали и на складе. Снабженец он, точно.
– Или технолог.
– Может, и технолог, а повадки бухгалтерские. Увесистый, да юркий. Смотришь, в глазах близорукость плавает, как самогон мутная, и на самом дне подлость.
– И кого ни спроси, вроде видели его везде, а никто толком не знает, что за человек.
– Помню, раз выбежал Вадим Анатольевич за чёртом этим, как закричит: “Даже на порог не смейте появляться!” – а тот через день опять, да ещё с нужными бумажками. И не выставишь. Вадим Анатольевич, может, и прогнал бы его, так начальство позвонило, пришлось принять.
– Я однажды послушать хотел, о чём таком важном они говорят, прильнул к двери, а там неживая тишина. Целый час слушал – ни звука.
– Точно, Вадим Анатольевич смерть свою чувствовал. Совсем беспокойный сделался, всё ходил, сатану этого высматривал. Бывало, подойдёт ко мне и туманно так спросит: “А Пётр Семёнович случайно не появлялся? Как появится, скажите, что я у себя…”
– В последние денёчки особенно его поджидал. Я, грешным делом, подумал, что приятелями они сделались. Этот даже шахматную доску с собой приносил, подмигивал так с пониманием.
– Сегодня тоже наведался, а только никто не видел, как он ушёл,