Я не зря останавливаюсь на этом так подробно: в моей жизни был момент, когда я и сам чуть-чуть не стал bravo. Но не будем забегать вперед.
Итак, я рассказывал о той поре, когда был еще bimbo viziato и тетушка Зулия жаловалась на то, что я слишком много времени провожу в компании этих портовых ребятишек. Разумеется, у нее были веские причины для неодобрения подобного общества: я имею в виду свой ставший грязным язык и заимствованные от новых знакомых отвратительные манеры. Однако не забывайте, что она была славянкой, тогда как человек, рожденный в Венеции, никогда не стал бы считать неестественным то, что я слоняюсь по докам. Я был венецианцем, а стало быть, морская соль была у меня в крови и она гнала меня к морю. Будучи мальчишкой, я не мог устоять перед этим зовом; и поэтому общение с портовыми ребятами стало таким же тесным, как и последующее мое общение с морем.
С тех пор я побывал во многих прибрежных городах, но не встретил ни одного, который, подобно моей родной Венеции, был бы частью моря. Море не только дает нам средства к существованию, как это происходит в Генуе, или Константинополе, или в Шербуре, откуда родом вымышленный Боудин, – в Венеции море неразрывно связано со всей жизнью горожан. Оно омывает берега каждого острова или островка, которые составляют Венецию, заполняет городские каналы, а иногда, если сильный ветер совпадает с приливом, плещется и на ступенях базилики Сан Марко, и гондольер может провести свою лодку под арками портала.
Из всех портовых городов одна лишь Венеция объявила море своей невестой и ежегодно, пышно разодетая, торжественно подтверждала обручение в присутствии священника. Кстати, эту церемонию я наблюдал в прошлый четверг. Как раз отмечали Вознесение, и я стал одним из почетных гостей на борту инкрустированной золотом гондолы нашего дожа Джованни Соранцо. Его восхитительная busino d’oro[13], на которой имелось целых сорок гребцов, была одним из судов большой флотилии кораблей. На них толпилось множество моряков и рыбаков, священников, менестрелей и lustrissimi (знатных) граждан, когда процессия двинулась из лагуны. Рядом с Лидо, островом, который расположен дальше всех остальных в море, дож Соранцо провозгласил стародавнюю формулу: «Ti sposiamo, o mare nostro, in cigno di vero e perpetuo dominio» («Мы обручаемся с тобой, о наше море, так прими же от нас в знак верности и вечного господства») и бросил в воду золотое