сложно. Наш корабль, не такой уж и большой, был вынужден бросить якорь далеко за пределами маленькой бухты, а пассажирам пришлось добираться до берега в небольшой плоскодонке, поскольку гавань была сильно заилена и обмельчала из-за наносов реки Оронт. Я не знаю, является ли сейчас Суведия действующим морским портом, но уже тогда было ясно, что ему недолго оставаться таковым.
Несмотря на явную нищету, населявшие Суведию армяне, казалось, заботились о ней так же, как жители Венеции или Брюгге о своих городах. Хотя одновременно с нами бросил якорь всего только лишь один корабль, портовые чиновники вели себя так, словно их причалы были заполнены кораблями и каждый требовал самого скрупулезного внимания. Смотритель-армянин, толстый и весь какой-то слащавый, энергично взошел на борт с кипой бумаг в руках, в то время как мы, пятеро пассажиров, пытались пристать к берегу. Армянин настаивал на том, что должен пересчитать нас – пятерых! – а также все наши вьюки и узлы, после чего записать данные в книгу. Только тогда он разрешил нам сойти на берег, где начал донимать английского капитана, выпытывая у того массу сведений, чтобы занести их в многочисленные бумаги, – куда судно везет груз и откуда, кто находится на борту корабля и прочее.
В Суведии не было замка крестоносцев. Поэтому мы впятером, прокладывая себе дорогу сквозь толпы городских нищих, вышли прямо к дворцу остикана, или градоначальника, чтобы вручить ему письмо от принца Эдуарда. Я снисходительно называю резиденцию остикана дворцом, хотя на самом деле это была довольно жалкая постройка, правда сравнительно большая и в два этажа высотой. После того как многочисленные стражники в воротах, привратники и помощники чиновников сурово продемонстрировали нам свою важность, причем каждый из них задержал нас, усиленно изображая видимость работы, нас проводили в тронный зал дворца. Я опять исключительно из снисхождения называю его тронным залом, поскольку остикан вовсе не сидел на троне, а возлежал на том, что на Востоке носит название дивана и представляет собой лишь кипу подушек. Несмотря на то что день был жарким, он время от времени протягивал руки к жаровне с углями, которая стояла перед ним. В углу на полу сидел молодой человек, при помощи большого ножа обрезавший себе ногти. Они, должно быть, были у него чрезвычайно грубыми, ибо издавали при этом резкие звуки. Раздавалось очередное вжик, и ноготь падал на пол с характерным щелчком.
Остикана звали Хампиг Багратуни, однако примечательной в нем была лишь громкая фамилия. Он был маленького роста, весь какой-то усохший, и, как у всех армян, у него не было затылка. Голова сзади выглядела совершенно плоской, как если бы ее замыслили повесить на стену. Он совершенно не походил