Посмотрите, как изменяется человеческое тело – от рождения до старости. Сперва оно вбирает в себя опыт существования, разбухает от этого потока, как семечко, что выпрямляется в растение. Поток впечатлений от действительности проходит сквозь наши тела, развивает и меняет их, оставляя в складках времени песчинки Памяти. Так наши тела становятся видимыми, исторически и документально зафиксированными. Так личная память становится личным телом. А поскольку для большинства людей их тела – словно не свои, то и память их оставляет желать лучшего.
У кого возникли сомнения, пусть попробует потренировать мускулы, которые он никогда не использует, например бедра. Если после физкультуры у вас всплывет яркое воспоминание про давно забытые дни – я предупреждал.
В определенный переломный момент тело начинает стареть – но не потому, что поток существования слабеет, а потому, что в каком-то смысле тело становится недостаточно прозрачным для потока бытия. Оно зашлаковывается воспоминаниями-впечатлениями, которые мы не переварили и не пропустили сквозь себя дальше. Всякое отклонение от «золотых» пропорций тела указывает на диапазон неприятия ситуаций из нашего ежедневного быта. Болезни – тоже от низкой проводимости.
Как мы относимся к жизни, такое у нас и тело (или наоборот?). Порой достаточно поглядеть на человека как на тело, и уже понятно, что он из себя представляет.
После достижения критической точки зашлакованности поток впечатлений больше не развивает тело, а калечит его – пока в конце концов не приходит сами знаете что.
Тут-то, как заметили внимательные, и зарыта собака долговечности (а также и коротковечности).
Ну, это так, общая картина, которая вырисовалась из наблюдений за родными и близкими. Потому-то, повторяю, не соглашаюсь я с теми учеными, которые считают, будто память закодирована в молекулах, которые, словно иголка со смертью, кроются в рибосомах, которые заныканы в нейронах, которые спрятаны, в свою очередь, в голове и т. д.
Мое пояснение, понятно, упрощенное. Но если взять его как модель, становится понятно, почему так легко припоминаются одни вещи (им соответствуют незашлакованные, активные части тела), но совсем забылись другие (соответственно, затвердевшие, обесчувствленные участки). Онемевшая часть системы, точно так же, как и неразвитый мускул, не слушается.
Подумал-подумал я, да и разрешил ученым быть правыми. В самом деле, пускай будут синапсы, пусть звучат нейронные ансамбли, я готов поверить даже в РНК.
Я понял простую вещь – наша с наукой драма в том, что мы пребываем по разные стороны презерватива. Они подходят к этому извне. Распиливают кому-нибудь кумпол, вставляют туда термометр, меряют, взвешивают – исследуют, одним словом. Я же, наоборот, разглядываю всю систему изнутри, со всеми последствиями, а именно: упрощением, усложнением, подтасовыванием, перекручиванием, очковтирательством и прочими недостатками, присущими человеку с нераспиленной