Помогло, если честно признаться, простое везение: Эль заинтересовался болтающимся неподалеку свободным концом штуртроса – порвался он или просто отцепился от точки крепления, – и решил, подтянув трос к себе, проверить наличие на его конце фиксатора. Первые два-три метра он аккуратно складывал его кольцами, однако затем трос натянулся как струна, а его свободный конец выписывал замысловатые кренделя по внутренней поверхности невидимой окружающей Эля сферы и вовсе не собирался даваться в руки. Эль потянул сильнее – теперь уже он сам подтягивался все ближе к своей цели. Зажатый в кулаке трос заплясал бешеный танец, и наконец Эль одним быстрым движением сцапал непослушный обрывок. Сцапал – и не поверил своим глазам: пальцы исчезли в никуда, хотя и по-прежнему сжимали натянутый трос. Эль потянулся дальше – рука «растворилась» уже до локтя. Тогда он, начиная уже догадываться, одним рывком дернулся вперед, по бокам мелькнули знакомые паутины, и Эль вылетел из вскрытого им шлюза наружу с таким ускорением, словно получил хорошего пинка, а вновь натянувшийся штуртрос чувствительно рванул его за пояс. Мораль, – подытожил Эль свои воспоминания, – не зная броду, не суйся… куда не следует.
Когда витки спирали наконец-то уже готовы были стянуться в точку, Эль уже наполовину спал, размеренно вышагивая на автопилоте подсознания пополам с совместным электронным мышлением УИМа и «Мирона». Последнее, собственно, и выдало предупреждающий сигнал, заставивший Эля пробудиться от дремы, продолжавшейся, как он тут же выяснил у того же «Мирона», почти двое суток. Еще один поворот, и впереди замаячила знакомая по многочисленным слайдам из Хранительских энциклопедий лепестковая дверь, похожая на увеличенную во много раз ирисовую фотодиафрагму. Ее биомеханизмы оказались (что странно) в полном порядке, и натянувшиеся с сухим шорохом мускульные тяжи втянули лепестки внутрь стен, завершив симфонию