Когда мне хотелось рисовать, я взбиралась на лавку, прижималась спиной к стене, скрещивая ноги, открывала тетрадь и зарисовывала все, что в голову приходило или что видела вокруг. Простым карандашом, цветные неудобно было с собой таскать, их много, а простой один. Так и осталась у меня на всю жизнь особая любовь к рисункам простым карандашом.
Однажды нарисовала заправку и улыбающегося мужичка в окне кассы. Вышло не очень, не умела я еще хорошо рисовать, но он расплакался, поблагодарил.
Я не поняла – чего он плачет, подумала, что ему не понравилось. Спросила его об этом, он замотал головой – нравится, очень нравится! Просто я ему внучку напомнила. Сын его уехал четыре года назад с женой и ребенком в Латвию и не приезжал навестить.
– Почему вы с ним не поехали?
– Так не смог я.
А у самого в глазах печаль.
Я не стала спрашивать, почему не смог: у каждого свои причины. Но я смотрела на мужичка, как он смахивал слезу, вспоминая о семье, и подумала о маме – она тоже плачет и хочет уехать, но не хочет папа. Вспомнила папины слова, сказанные на кухне, и снова загрустила. Попрощалась с мужичком, сказав, что мне пора домой, и ушла. Расплакалась по дороге – так мне стало жалко и мужичка, и маму, и себя, но так не хотелось, чтобы кто-то видел мои слезы.
Нашу кухню я считала культовым местом родителей. Мне в ней разрешалось кушать и наливать чай, а выпить его можно и в комнате. Вот так – ни больше ни меньше. Все свое время родители проводили на кухне. А что? Холодильник рядом, плита, мойка, стаканы и тарелки – все в их распоряжении, к тому же на кухне был балкон, маленький, обрезанный какой-то – не на всю ширину стены, как это обычно бывает, а лишь на ее половину. Поместиться на нем мог только кто-то один, чтобы более-менее свободно стоять, а вот вдвоем уже тесно. Балкон без крыши сверху, ржавые от дождя перила и примотанный по периметру проволокой шифер, табуретка, жестяная банка из-под консервов, прикрученная к перилам, для тушения сигарет и всегда кто-то из родителей, если они дома. То покурит мама, потом папа. Если шел дождь, то родители сидели на табуретках около балкона, курили и выпивали.
Для меня кухня была самым таинственным местом в доме – сколько там было разговоров родителей полушепотом! Как я ни старалась услышать, не получалось. Иногда я выглядывала из своей комнаты, чтобы таким образом попробовать услышать, но каждый раз кто-то из родителей выходил и проверял, закрыта ли у меня дверь. Я быстрее закрывала ее и хватала первое, что попадалось под руку: книгу, учебник, тетрадь – я занята и вас не слышу. Как родители догадывались, что я пытаюсь их подслушать? Загадка для меня, как и то, о чем они шептались, но узнать уже не суждено.
Папа однажды сказал:
– Поела? Иди к себе, нам с мамой нужно поговорить.
– Пап, можно я останусь?
– Маленькая ты еще, чтобы слушать, о чем взрослые говорят.
Он вообще так говорил о любых