Проклятое время. Габриэль Гарсия Маркес

разбогател задолго до того, как началась политическая грызня, – отозвался сеньор Кармайкл.

      – Ну да, сидя в одних трусах у дверей рисового хранилища. Говорят, он первую пару ботинок надел всего девять лет назад.

      – Даже если и так, то вдова не имела абсолютно никакого отношения к его делам.

      – Она только прикидывается дурочкой, – не унимался парикмахер.

      Сеньор Кармайкл поднял голову и высвободил шею из простыни, чтобы не так давила.

      – Вот поэтому я предпочитаю, чтобы меня стригла жена, – сказал он. – Не стоит ни сентаво, и, кроме того, она не болтает о политике.

      Парикмахер толчком наклонил его голову вперед и молча продолжал стричь. Временами он лязгал над головой клиента ножницами от избытка мастерства.

      Тут до слуха сеньора Кармайкла донеслись с улицы крики. В зеркале отразились проходившие мимо открытой двери дети и женщины с мебелью и разной утварью из перенесенных домов.

      – На нас сыплются несчастья, а вы все погрязли в политических разборках. Прошло больше года, как прекратились репрессии, а вы толкуете только об этом.

      – А то, что мы брошены на выживание – разве это не репрессия? – парировал парикмахер.

      – Но ведь нас не избивают.

      – А бросить нас на произвол судьбы и не думать о нас – разве не то же самое, что избивать?

      – Это газетные «утки», – сказал, уже не скрывая раздражения, сеньор Кармайкл.

      Парикмахер молча взбил в чашечке мыльную пену и принялся обильно наносить ее кистью на шею сеньора Кармайкла.

      – Иной раз так хочется почесать язык, – как бы оправдываясь, сказал он. – Когда еще доведется встретить такого беспристрастного человека.

      – Поневоле станешь беспристрастным, когда надо прокормить одиннадцать ртов, – пробурчал сеньор Кармайкл.

      – Это точно, тут ничего не попишешь, – подхватил парикмахер.

      Он провел бритвой по ладони, и бритва запела. Он стал молча брить затылок сеньора Кармайкла, снимая мыло пальцами, а потом вытирая пальцы о штаны. Под конец он потер затылок квасцами, так и не проронив ни слова.

      Застегивая воротник, сеньор Кармайкл увидел на задней стене объявление: «Разговаривать о политике воспрещается». Он стряхнул с плеч оставшиеся на них волосы, повесил на руку зонтик и спросил, показывая на объявление:

      – Почему вы его не снимете?

      – К вам это не относится, – сказал парикмахер. – Мы с вами знаем: вы человек беспристрастный.

      На сей раз сеньор Кармайкл прыгнул через лужу на тротуар не колеблясь. Парикмахер проводил его взглядом до угла, а потом уставился как загипнотизированный на мутную, грозно вздувшуюся реку. Дождь прекратился, но над городком по-прежнему висела свинцовая дождевая туча.