Камергер в тот же миг бросил взгляд на две близстоящие куцые фиги, стволы которых гордо высились над владыкой и, казалось, вовсе даже не помышляли о том, что прямо перед их острыми ветками прохаживает сам король.
– Так вот, вернемся же снова к этому непокорному негодяю, мой слуга! Завтра же я прикажу вывести его за пределы дворца, а его негодную мать – сослать в самый нищий конец государства!
Произнеся свои последние слова, он расплылся в довольной улыбке и уже более спокойным голосом, в котором, тем не менее, можно было ясно услышать тихие восторженные нотки, произнес:
– И подумать только, от одного только моего вздоха зависит целая человеческая жизнь!
Король остановился и облизал бледные от радостного гнева губы. Камергер знал, что в эти самые часы гордыня, постоянно обитающая в душе правителя, начинала потихоньку захватывать власть над его разумом.
– Ты знаешь, мой старый слуга, иногда мне даже страшно подумать, насколько сильна моя власть, – тихим шепотом произнес король, будто и в самом деле страшась своего величества, – я ведь и тебя могу…
И в его глазах появилась злорадная усмешка, словно он хотел проверить, насколько сильным окажется всегдашнее смирение его слуги. Камергер же, далеко не обделенный разумом и знавший наверняка, где и над чем его государь может властвовать, только легонько улыбнулся и таким же тихим убаюкивающим голосом, прошелестел:
– Вы обладаете удивительным даром предвидения, владыка. Ведь доподлинно известно, что без вашего приказа даже волос на голове не смеет пошевелиться. И все же…
– И все же что? – ещё тише прошептал владыка, чувствуя, что в голосе покорнейшего камергера наконец-таки проступила наружу маленькая бунтарская жилка.
– И все же есть одно живое создание, над которым власть его величества совсем не имеет силы.
Король, слишком удивленный этой не имеющей покорности реплике, даже не успел хорошенько разозлиться.
– И как, и кто, – запинаясь протараторил он, – и кто же этот несчастный? Наверное, твой дряхлый кот?
– Нет мой владыка, мой бедный усатый старик, у которого ваше чадо так любит вырывать шерсть, здесь совсем не при чем. Более того, бунтарь этот вызывает у вашего величества гораздо большую симпатию, нежели ваш преданнейший слуга. Хотя только последний имеет над ним безрассудную власть. Ибо счастливчик этот любимый вами Гауль.
Правитель Товании, обычно отличавшийся умением быстро мыслить, на сей раз непростительно долго подбирал слова. Он понимал, что слуга его как никогда убедительно прав. И все же гордое королевское сердце было почему-то совершенно уверенным в том, что камергер в этот вечер дозволил себе зайти немногим дальше отмеренной ему границы.
– Ты, тывой чудеснейший Гауль завтра же, нет сегодня,