Полковник между тем отхлебнул кофе и аккуратно поставил чашку обратно на блюдце:
– Чего же тут смешного?
Штукин зло дернул щекой:
– Знаете, я много раз говорил жуликам: «Сознайся – лучше будет!» При этом я им не говорил – для кого именно это будет лучше…
Ильюхин закурил и сказал спокойно, словно просто констатировал:
– Ты меняешься.
– Не надо! – занервничал Валера. – Ни хрена, извините за выражение, я не меняюсь. И не мутирую. Просто наконец-то я приобрел редкую возможность говорить про нашу жизнь так, как она есть.
Виталий Петрович хмыкнул:
– А мне оставишь возможность не согласиться с тобой?
Штукин задумался, потом шмыгнул носом и, отвечая, уже чуть сбавил тон:
– Не надо иронизировать. Вы прекрасно знаете, что ваше мнение для меня отнюдь не пустой звук.
– Спасибо. Ну а раз так, то расскажи, пожалуйста, как все случилось…
Валера опустил голову, потом быстро вскинул ее и заговорил очень быстрым, почти горячечным шепотом:
– Случилось, как в дурацкой книге: мы поехали на озеро. У нас только-только кое-что наметилось в отношениях. Ну и… На озере и сами отношения… ну, в смысле – близкие… завязались. Место там тихое, без людей. Романтика. Плескались, обнимались. И никакой ссоры между нами не было. Просто потом Зое побаловаться захотелось. Игра такая идиотская началась. И тут же закончилась. А я, сука, никогда ей не говорил, что я пловец классный. Я – никакой пловец. Не утюг, конечно. Но в шторм утону, как все. А она, идиотка, сзади меня за шею… А там глубина… Может, и не такая уж большая. Но я так и не донырнул потом до дна… Я воды хлебнул и стал дергаться… Наверное, задел ее, но куда ткнул, как попал – не помню… Я что помню? Десять секунд – и я ее не вижу! Я – нырять. Какое там… В воде ни черта не видать, и я же не из ПДСС, как Ермилов. Начал задыхаться. Еле на берег выполз. И все. Извините за цинизм, но нет в моих действиях ничего… Но я об этом никому, кроме вас, и говорить-то не собираюсь! Потому что все равно выходит, будто я оправдываюсь. Будто я подонок, и если и не утопил, то бросил в беде. А я никого не бросал. Я ушел тогда, когда и Шойгу со всем своим МЧС не справился бы. И что мне потом делать было? Орать: граждане, возбуждайте дело, проводите расследование, не верьте мне, подержите меня в камере месяца два с половиной и выпустите потом с клеймом театрального мерзавца?!
Штукин наконец-то прервал свой монолог и чуть подрагивающими пальцами вытащил из пачки новую сигарету. Полковник, нахмурившись, водил указательным пальцем по скатерти:
– Да… осадок, конечно, неприятный…
Валера даже слегка подскочил на стуле:
– Неприятный? Да это страшный сон, а не осадок…
Они помолчали, а потом Ильюхин задал новый вопрос:
– Ну а что