Но, я говорю о стране в целом, всё это осталось в прошлом, которое ныне представляется невероятным.
О претенденте в Хайленде знают не больше, чем об одном из ста восьми портретов в Холируде49, где лик несчастного принца отсутствует; палаши служат чужим рукам; мишени взбивают масло; и горцы спустились, или скатились с гор уже не отпетыми разбойниками, но мелкими воришками. Я уверен в справедливости мнения твоего отца, что на севере Шотландии глядеть не на что, и следуя в другом направлении по известным мне причинам, полагал увидеть нечто большее, чего когда-то лишился.
И то, что я увидел, неописуемо, тем более что я взирал на это, подобно пророку с горной вершины Фасги,50 взирающего на землю обетованную, какую мне возможно видеть лишь издалека – словом, я лицезрел зелёный край Весёлой Англии! радуясь, что я её дитя, и простирая к ней свои руки сквозь рокочущие потоки и зыбучие пески с любовью страждущего сына.
Как ты мог забыть, Алан, куда более всего влекло твоего друга? Вспомни хотя бы из моего первого к тебе письма о моём попечителе Гриффитсе, удвоившем мой доход с полным моим правом поступать как мне вздумается с одним единственным но – ради моего же блага не пересекать границы Англии, разъезжая хоть по всей Британии, или, если мне будет угодно, по континенту. В чём же секрет, Алан, главного блюда на королевском обеде, что приковало взоры гостей, забывших о прочих яствах на богатом столе? Это изгнание из Англии – из моей родины – из страны храбрых, мудрых, и свободных людей – она волнует меня больше моей свободы катиться от неё на все четыре стороны. И я следую вдоль её границы, какую мне запрещено переступать, как бедная лошадка на привязи к вбитому