Кавалер глянул на большие деревянные башмаки увальня, поморщился и сказал:
– В таких башмаках он собьёт себе ноги на первом же переходе в кровь, и придётся его бросить на дороге.
– А пусть сержанты его гонят, пусть босиком идёт.
– Нет, – кавалер покачал головой, – пустая трата на прокорм, слишком он рыхлый для солдата, не вынесет службы.
– На первое время для его прокорма я готов дать талер! А там, может, приспособите его куда-нибудь. – Продолжал просить господин Гроссшвулле.
– Не отказывайтесь, господин, – прошептал Волкову на ухо монах. – Талер не будет помехой, а человека приспособим куда-нибудь.
– Ну, разве что большим щитом, чтобы вражески арбалетчики на него болты переводили, – усмехнулся кавалер.
– А хоть и так, – усмехался за ним монах.
– Подойдите ко мне, – приказал Волков юноше.
Тот сразу повиновался.
– Вы не трус? – Спросил у него кавалер, разглядывая его.
– Не знаю, господин, – выкупив глаза, отвечал здоровяк. – Не было случая узнать.
– Хотите служить мне?
– Нет, господин, солдатское дело очень хлопотное, – честно признался увалень. – У меня к нему не лежит душа.
– Теперь поздно думать, куда там лежит ваша душа, теперь брат ваш мне денег предложил.
– Это понятно. – Вздохнул здоровяк.
– Перед тем, как взять вас, хочу знать, как вас убивать, когда вы струсите в бою?
– Что? – Не понял молодой Гроссшвулле, он стоял и таращил глаза на Волкова.
А тот был абсолютно серьёзен, ему сейчас совсем не хотелось шутить.
– Спрашиваю вас, как предпочитаете умереть, с проколотым брюхом, с перерезанным горлом или с разбитой головой?
– Я даже не знаю, господин. – Проговорил увалень.
– Ладно, я сам выберу. – Сказал Волков и приказал. – Хилли! Возьми этого человека и проследи, что бы он дошёл до Эшбахта и что бы ноги его не были в крови.
– Прослежу, господин, – обещал молодой сержант.
– А вы, увалень, имейте в виду, что у сержантов на редкость дурной характер, особенно когда дело касается новобранцев и дезертиров. – Ухмылялся кавалер.
Здоровяк смотрел на него со страхом и разинутым ртом.
– Пойдём, – сказал Хилли, схватил его за рукав и поволок растерянного парня к своим солдатам.
– С вас талер, – сказал Волков его брату, когда увалень ушёл подгоняемый сержантом.
Гроссшвулле сразу достал монету, словно приготовил её заранее. Протянул серебро кавалеру, но тот даже не потрудился взять деньги. Деньги забрал брат Семион. А Гроссшвулле ещё кланялся за это и благодарил Волкова. А когда он ушёл, монах, вертя монету перед носом, произнёс:
– Вот так вот, сначала вы работали на славу, кавалер, теперь слава работает на вас.
Может, он и был прав, но сейчас Волкову было плевать и на славу, и на монету. Сейчас он думал только о Брунхильде.
Долго