Нет ничего хуже обыска в камере. Все, что у нас здесь было, – это наши вещи. И то, что в них копались, являлось грубым вторжением в личное пространство. Когда это случалось, ты легко мог потерять лучшую заначку – будь то наркота, выпивка, шоколад, художественные принадлежности или спираль из канцелярских скрепок, сделанная для нагревания растворимого кофе.
Охранники пришли с фонарями и зеркалами на длинных ручках и принялись систематически все обследовать. Обычно они обшаривали трещины на стенах, вентиляционные трубы, водопровод. Проверяли, не спрятано ли что-то в шариковых дезодорантах. Встряхивали баночки с присыпкой, чтобы по звуку определить, что может быть внутри. Принюхивались к флаконам с шампунем, вскрывали конверты и вынимали из них письма. Срывали с койки простыни и ощупывали матрасы в поисках дыр или вспоротых швов.
А между тем приходилось быть свидетелем всего этого.
Я не видел, что происходило в камере Кэллоуэя, но по его реакции мог о многом догадаться. Когда проверяли его одеяло – нет ли выдернутых нитей, – он закатил глаза. Когда с конверта отодрали марку, под которой оказалась «черная смола», на его скулах заиграли желваки. Но когда осматривали его книжную полку, Кэллоуэй вздрогнул. Я не смог разглядеть небольшой бугорок в его нагрудном кармане, то есть птичку, и понял, что Бэтмен-Робин сейчас где-то в камере.
Надзиратель взял в руки «Противостояние». Зашелестели страницы, хрустнул корешок, книга ударилась о стену камеры.
– Что это? – спросил он, обратив внимание не на дрозда, которого отбросило в дальний угол, а на нежно-голубые лоскутки, опустившиеся у его ног.
– Пшик, – ответил Кэллоуэй, однако офицер не поверил ему на слово.
Поворошив лоскутки и ничего не найдя, надзиратель конфисковал книгу с вырезанным в ней тайником.
Уитакер сказал что-то об отчете, но Кэллоуэй его не слушал. Не припомню, чтобы видел его таким невменяемым.
Едва его впустили в камеру, как он рванулся к птичке. Раздался какой-то первобытный вой – жестокий человек заплакал.
Послышался треск, отвратительный хруст, словно по камере пронесся разрушительный вихрь, – Кэллоуэй Рис расшвыривал все по сторонам.
Наконец, обессилев, он опустился на пол, баюкая мертвого птенца:
– Как же так, как же так…
– Рис, – заговорил Шэй, – мне нужен мой приз.
Я резко повернул голову. Вряд ли Шэй был настолько тупым, чтобы восстанавливать против себя Кэллоуэя.
– Что? – задохнулся Кэллоуэй. – Что ты сказал?
– Мой приз. Я выиграл партию в шахматы.
– Не сейчас, – зашипел я.
– Нет, сейчас, – возразил Шэй. – Уговор так уговор.
Здесь принято держать слово, и Кэллоуэй – с его уязвимостью члена «Арийского братства» – понимал это лучше любого другого.
– Попробуй только высунуться из своей клетки, – процедил он. – Когда представится случай, я так тебя уделаю, что родная