потолком горит лампочка без абажура. На одной кровати как ни в чем не бывало спит толстуха лет тридцати. На второй сидит в одной юбке, прикрывая руками тощую грудь, та, с которой я сюда пришел. Я не понимал, кто кого собирался утешать этой ночью, но пятнадцать минут назад я подсадил ее, помог забраться в окно этого высокого первого этажа. Потом пролез сам. Потом она сняла куртку и свитер, сказала, что ей холодно, и пошла в соседнюю комнату, чтобы тихонько взять из тумбочки подруги бутылку мадеры. Как только вернулась, вслед за ней зашла комендантша Бурчиха и включила свет.

      Вот и вся история!

      – Я его не знаю! – испуганно повторяет девушка с тощей грудью.

      – У нас три дня подряд пропадают вещи! – строго глядя мне в глаза, говорит комендантша, женщина-сервант лет пятидесяти. Она стоит в дверном проеме и полностью его занимает своим телом. – Дай телефон родителей! Пускай приходят и платят за тебя штраф! Или я вызову милицию!

      – Вызывайте, – говорю я. Меня охватывает полное безразличие. Сегодня – ночь потерь, но у меня такое ощущение, что терять мне больше нечего.

      Оказывается, я не прав. Комендантша вызывает криком в темный коридор какого-то полупьяного дядю Петю, который держит меня за руки, пока она звонит в милицию.

      – Как ты залез в общежитие? – допрашивает меня уже в райотделе на улице Щербакова сонный сержант. – Через окно?

      – Да.

      – С целью совершить кражу личного имущества?

      – Нет.

      – А в морду? – Сержант отрывает взгляд от протокола, который он составляет, и упирается этим бычьим взглядом в мое лицо.

      – Меня девушка привела.

      – Она тебя первый раз в жизни видит!

      – Да, мы только познакомились, и она меня привела в общагу.

      – Ну послушай, что ты несешь! Как может девушка первого встречного ночью вести в свою комнату? А?

      Я пожимаю плечами. Сержант смотрит на часы – полтретьего. В двери заходит моя мать.

      – Что он натворил? – спрашивает со слезами на глазах. – Что ты наделал? Что ты нам жить не даешь! Сволочь! Подонок! Паразит! Тунеядец!

      – Успокойтесь, гражданка, – неодобрительно смотрит на нее сержант. – Ваш сын хотел совершить кражу личного имущества из общежития работников овощной фабрики.

      Возникает пауза, во время которой в голове моей матери проносятся всевозможные сценарии, и интонация ее меняется.

      – Вы поймите! Они же без отца росли. Он погиб на полигоне. Военный, офицер, капитан. У него брат больной, я все время за братом ухаживаю. С работы – домой, из дому – по врачам.

      – Понятно, – останавливает ее сержант. – Можно, конечно, обойтись хулиганством, но злостным. Влезть в женское общежитие – это же не окно разбить!

      – А ну, выйди в коридор! – командует мне мать.

      «Кто здесь сержант?» – думаю я и подчиняюсь.

      Через пять минут меня возвращают в кабинет.

      – В следующий раз будешь умнее! И будешь думать о последствиях! – говорит мать и уходит.

      А меня оставляют. Я получаю десять суток и десять суток подметаю