Утро стояло пасмурное. Бойцы отсыпались в автобусах. А рабочие на улице гремели ограждениями, и омоновцы зло пробуждались, дёргались за запотевшими стёклами, матерились полушепотом и снова кемарили.
– А эти откуда тут?! Совсем бичи разбичивались! – выразился командир по поводу обозначившейся у выхода из подземного перехода кучки распивающих водку бомжей. – Ломов, не спишь?! Разгони их, нахуй!
– Есть! – отправился выполнять Ломов, по пути разглядывая нарушителей. Сборище их не выглядело разухабистой пьянкой: бомжы держались так, будто преодолели тяжелое испытание и теперь собрались на перевале в своём нелёгком бедственном пути в кружок, чтобы тихо обсудить наболевшее и поделиться пережитым в дороге.
– Слышь, Митяй! Катьку не видал?! – сипя вопрошал один.
– Не, я сегодня не дома ночевал, – ответствовал хрипло другой, почесывая зад.
«Интересно, что он подразумевает под "домом"? – подумал Ломов, подойдя. – Какой-нибудь шалаш из коробок, подвал, трубу теплотрассы?»
Ему захотелось сказать ласково: «Ну, что, пережили ночку, мужички? Давай «уё», по-хорошему!» Но так он не умел, и вместо этого гаркнул по-военному, если не трех-, то двухэтажным.
– Так точно, командир, – сказал один из бомжей, козырнув Ломову под кепку с облупившимися буквами «USA». – Я ж тоже служил когда-то, ты не думай, командир, я всё понимаю, ща свалим.
Ломов подгонял матерком для острастки, но бомжи медленно и спокойно тянулись гуськом в сторону дворов, не обращая на угрозы внимания и покряхтывая. Ломов вернулся в автобус и прильнул жарким лбом к прохладному влажному стеклу.
Город, не выспавшись, хмуро молчал в преддверии народных волнений. Небо низко нависло, разбухшее, будто в готовящемся зёве намерившись поглотить город-баламут со всеми его неспокойными жителями. Местами накрапывал дождик; власти обычно разгоняют тучи перед праздниками, перед митингами тучи – невольные слуги власти. На душе Ломова было тоскливо и сыро, он пытался смотреть в окно, как капает дождь, но взгляд его расплывался о стекло в полудреме.
На крупных рок-фестивалях любят делать картинку с воздуха. Начинают снимать пустое поле, а потом в ускоренном режиме показывают, как оно наполняется живыми мельтешащими точками, образующими в итоге разноцветное бурлящее море паствы. Загнанное в загон.
Так и митинг забурлил сначала где-то глубоко под землей. Затем, побулькивая, прорвало сразу несколько скважин, из разных норок метрополитена стала просачиваться с шумом людская вода, заструилась, забежала, стекались по улицам ручейки одержимых общим рвением граждан. Под колючим темным небом тем решительнее смотрелись они, небо грозило земле, земля отвечала гневом небу. Защитники правопорядка, как буйки, плавали в этом потоке и, казалось, беззаветно качались на его волнах.
Раздалась