За стеной захлопали двери, загремела посуда: Луба никак не могла успокоиться и носилась на своей половине словно ведьма на шабаше, выла, как стая волков, но мы уже привыкли к ее буйному нраву. Я спокойно колол орешки, у меня от них уже температура поднялась. Мать села вязать носки. Отец, облокотившись о подоконник, курил крепкие, без фильтра сигареты. В полночь он дал отбой, и мы потихоньку стали перебираться в нагретую электрической плитой спальню с окнами на улицу. Я прыгнул в свою кровать и пытался согреть ледяное одеяло, в которое закутался с головой, и тут – бац – зазвенели разбитые стекла, я подскочил в своей постели. Включился свет, за окном бесновалась Луба, а по полу катился камень…
– Ну давай, иди и не оборачивайся, – мама ждет, пока я не исчезну за дверью.
Гордый, как чемпион, одолевший своего давнего соперника, я качу через комнату и по дороге спотыкаюсь о мелкого. Обычно шумный, он притих, и я чуть не раздавил его, а он, оказывается, перевернул на спину большого черного жука, должно быть, вылезшего из щели в полу, и тычет пальцем в брюхо. Меня уже кусала такая дрянь – я наступаю на жука, и он хрустит под моим тапком. Раздается рев, я поднимаю с пола братишку, обнимаю его, такого родного, целую пухлые мокрые щечки и шепчу: не плачь, я принесу тебе много чурчхел, только обещай не водиться с жуками, держись от них подальше, малыш.
В еврейском квартале по воскресеньям настоящая толчея, бабульки и дедульки из близлежащих сел приезжают сюда и раскладывают свои товары прямо на дороге, и надо быть осторожным, чтоб не наступить на пирамидки яблок, айвы или связанную ошалевшую курицу. Большой базар и примыкающий к нему скотный рынок чуть дальше отсюда, но до слуха доносятся крики поросят, мычание коров, телят, блеяние коз, овец. Под высокими ветхими балконами древних, как Библия, домов на козырных местах стоят лавки обитающих тут евреев. Я дергаю маму за рукав плаща и показываю на высокого худого человека: вон он, Абрам! Продираюсь вперед и вижу на лавке перед ним настоящие джинсы, правда, протертые до дыр. Но это не смущает меня, главное, чтоб размер подошел. Мать подходит, брезгливо смотрит на штаны и говорит:
– Даже не думай…
– Мама, пожалуйста, давай купим, потом требуй с меня что хочешь, я все сделаю!
– И ты наденешь такую рвань? Да я тебя домой не пущу в них!
– Твой размер, бичо, – подмигивает Абрам. – В Америке в таких ходят хиппи, так что бери, пока не увели.
Я беру в руки джинсы, прикидываю:
– Точно мой размер! Сколько?
– Сто рублей, – говорит Абрам.
Я кладу брюки на лавку:
– Они же старые!
– Сколько дашь?
Я хочу сказать «полтинник», но мамы уже рядом нет, а искать ее в толпе бесполезно, поэтому я предлагаю двадцатку.
– Ты