Снова сдают карты, Мона неторопливо берет свои. Ничего. Она пасует.
Боб, нахмурясь, следует ее примеру, досадливо хлопая картами о стол. Экк вздрагивает.
Следующая сдача столь впечатляюще дурна, что в голову Моны закрадывается подозрение насчет нечистой игры. Она пробегает взглядом (не так чтобы твердым) по ничего не выражающим лицам игроков. Вытягивает из колоды три карты и кричит, требуя еще джина.
На двадцать четвертой худшей в истории покера сдаче все достояние Моны сводится к горстке фишек, не превосходящей размерами чайную чашку. Она озирается, изучая физиономии своих противников. Разумеется, у каждого из них есть возможность – иными словами, сила – для мухлежа, однако правила галактического покера нерушимы и за всю его долгую, запутанную историю никто еще ни разу не сжульничал. По крайней мере, в жульничестве не признался.
При следующей сдаче она получает от дилера двойку пик, четверку треф, джокера, фотографию пушистого котенка и почтовую открытку из Марбельи.
Мона гневно вскакивает на ноги, покачиваясь, едва не опрокидывая стол. Росту в ней вдруг становится футов тридцать. Языки огня бьют из кончиков пальцев Моны и лижут гигантский ее торс. Ее бронзовато-медные змеистые волосы овивают голову усиками пламени.
– Тут кто-то пу-пытается ви-лиять на ход игры, – произносит она лучшим своим урчащим – сталь, закаленная в джине, – голосом. – И когда я узнаю кто, последствия будут… пагубнительными. Катасферическими.
Мону шатает, джин катасферически плещется в ее глазах.
– Сядь, мама, – шипит Боб.
Мистер Хед улыбается, Эстель смотрит себе на руки. На лицах прочих игроков застыло выражение потрясенной невинности.
– Ваше обвинение до глубины души уязвляет меня, – мягко сообщает Имото Хед и неторопливо поднимается на ноги, каковому действию аккомпанирует громкий треск магнитной бури. Мона, совершая медленное зеркально отраженное движение, садится.
Игра продолжается.
9
Мистер Б смотрит на огромную стопку бумаг, руки его спокойно лежат на поверхности изящного, выкрашенного под черное дерево бидермейеровского секретера, они пребывают сейчас в полной готовности, как у пианиста, который вот-вот примется за Листа. Перед тем как вытянуть из груды бумаг определенную папку, он рассеянно прослеживает бледное мерцание кленовой прожилки секретера. Мистер Б помнит, как купил эту вещицу в Вене после того, как армии Наполеона получили под Ватерлоо последний удар. Покупка могла произойти и на прошлой неделе, такой недавней она кажется.
Мистер Б старается не задерживаться в мыслях на прошлом. Бессмысленно, говорит он себе. Только это и позволило ему протянуть так долго, опережая на шаг того, другого, оставаясь тактичным и твердым. И если в его преданности делу проступили какие-либо признаки угасания, то лишь по причине безнадежной, неослабевающей, недостойной тупости колоссальных,