стояли в узком, выкрашенном серой масляной краской коридоре, в конце которого, за черной занавесью, просматривался кусок сцены. Дашино лицо было щедро разукрашено яростным сценическим мейк-апом, а на плечах сидело убойное творение ее собственной дизайнерской фантазии: лоскутное платье-пиджак из разноцветных, плотно расшитых сверкающими блестками кусочков ткани. И хотя о безвкусности туалета певицы можно было бы долго спорить, следовало честно признать: отвести от нее взгляд было практически невозможно.

      – А когда ты пойдешь в зал, мы… – начал голубоглазый Сани.

      – Нет! – певица и арт-директор клуба в одном лице решительно провела ладонью перед его носом. – Сегодня я в зал не иду. Директор сказал: еще одна проходка по залу, и он вышибет меня на фиг!

      – А как же наш номер? – заволновался руководитель балета. – Ведь когда ты идешь в зал, мы…

      – Будете танцевать у меня за спиной.

      – Но ты нас перекроешь, – горько заныл танцор.

      – О'кей, я сяду сбоку, типа «голос автора». Как в «Notre Dame de Paris». Только отойдем немного, есть разговор. – Вцепившись в ворот его рубахи, Даша, пятясь, потащила Сани на себя.

      Тот покорно шел за ней, приветливо улыбаясь и ожидая, что она скажет, – Даша Землепотрясная стояла в его личной шкале ценностей на втором месте, сразу после Мадонны.

      – Сани, – подчеркнуто серьезно произнесла она, – ты только не дергайся сразу. В общем, я поспорила с Заядлой, что тебя соблазню.

      Танцор невольно отступил от Даши на шаг, глядя на нее глазами испуганного олененка, – такого подвоха он от нее не ожидал!

      – Если не в облом, давай сымитируем страсть. Ты же артист, чего тебе стоит? А за мной, ты знаешь, не убудет.

      – Ладно, – с сомнением промямлил артист. – Я попробую. Только объясни поконкретней…

      – Значит, договорились? – вдохновилась Землепотрясная.

      И в тот же миг услыхала злорадные хлопки за спиной.

      Заядлая стояла в дверях гримерной с перекошенной от самодовольства мордой, хотя обычно, обработав балет, всегда рысью бежала в зал ворковать с охранником Алексом. И чтобы подправить растекшееся от энергичного пения лицо, Даше нередко приходилось вытаскивать сотрудницу из кабины мужского туалета, где развивался ее бурный роман.

      Даша раздраженно топнула ногой: вот подстава! Кто мог знать, что сегодня она залипнет здесь?!

      – За лошиху меня держишь, да? – гадливо скривилась парикмахерша. – Ну что ты кому доказать хотела? Иди теперь, поцелуйся на прощанье со своим мопедом!

      И Даша осознала вдруг странный факт: эта девушка ее ненавидит.

      Конечно, они не были ни подругами, ни приятельницами, а всего-навсего сослуживицами, и цирюльница обожала бурчливо поучать ее, но она всегда беззлобно списывала все заядловские «фе» на стандартный стервозный характер. Их препирательства, так же как и сегодняшний спор, были для Даши лишь детской игрой в войну, участвуя в которой ты рискуешь получить максимум царапину.

      – За что ты меня так не любишь? – недоуменно спросила