Минут через тридцать Волковы стояли над двумя раздетыми покойниками и с удивлением и непониманием смотрели друг на друга. Перед ними на расстеленной отцовской плащ-палатке лежали найденные вещи, которые, собственно, и повергли их в недоумение. Два вещмешка, две фляжки, перьевая самопишущая ручка, странный карандаш с металлическим колпачком, двое часов, портсигар, коробка папирос, спички; револьвер, который старший определил, как «Веблей Mk VI»[14]; россыпь патронов для револьвера и пистолета; несколько увязанных бечевой пачек устаревших, но удивительно свежо выглядящих советских, британских и американских купюр; столбушок из пятнадцати золотых советских червонцев, завёрнутых в пергаментную бумагу; два ножа, производивших впечатление самодельных, но несомненно фабричного производства; жестяная банка непонятных консервов; пачка столь же непонятных галет и, наконец, стопка бланков разнообразных удостоверений, справок, каких-то непонятных аттестатов и тому подобной бюрократической макулатуры. Причём все документы имели печати и подписи, а вот имён тех, на кого они были выданы, не наблюдалось.
– Папань, а я чего-то не пойму, – задумчиво сообщил сын, вертя в руках здоровенные наручные часы, – где у них заводная головка?
– Они ключом заводятся, – отстранённо заметил отец, вертя в руках содранные с одного из покойников брюки-галифе. – В часовом кармашке искать надо… Слушай, мелкий, а кому это в голову пришло ширинку делать на настоящих роговых пуговицах? Не пластмассовых, а именно роговых. Это товарищ так аутентичность соблюдал?
Волков-старший бросил галифе наземь и поднял следующие, поднёс к глазам, разглядывая.
– Хрен знает что, сын, – сообщил он после минутного молчания. – Никаких лейблов, этикеток или ещё чего. Господи, эти психи, что, в ателье одевались?
Сын не ответил. Он, перебирая всю пачку, одну за другой внимательно рассматривал бумаги. Закончил, пошевелил губами и произнёс:
– Папань, а тут крайняя дата – весна двадцать девятого года. И все в СССР и РСФСР выданы.
– И что? – поинтересовался тот, но тут же в глазах его блеснуло понимание.
Волков-старший быстро поднял купюры и так же внимательно, как только что делал сын, принялся их изучать.
– Крайняя – двадцать седьмого года, – сообщил он, закончив осмотр. – И что? Ты хочешь сказать, что…
– Очень не хочу, но так получается, – вздохнул младший. – Интересно, и как мы теперь?
Отец отошёл от выставки трофеев, одним движением подтянул к берегу относительно сухое, не до конца обомшелое бревно и уселся на него, спустив ноги в сапогах в прохладное августовское болото. Он закурил и надолго замолчал, разгоняя струями голубоватого дыма свирепых карельских комаров.
– Я правильно понимаю, что телефоны у нас обоих не работают? – запустив в болото очередной окурок, спросил он, не оборачиваясь.
Всеволод-младший понимал, что его не видят, но на всякий случай кивнул:
– Угу.
Снова