– Это все, что ты мне хотел сказать? – Она впервые посмотрела на него.
– Ну, я хотел объяснить, где был, и извиниться. Я поступил плохо, не позвонив тебе.
– Да, – кивнула она, – но за тобой всегда такое водилось, Ларри. Или ты думал, что я забыла?
Он вспыхнул:
– Мама, послушай…
– Ты весь в крови. Какая-то стриптизерша огрела тебя своими стрингами? – Мать отвернулась от него и, пересчитав до конца ряд бутылок на верхней полке, сделала пометку на листе, закрепленном на планшете. – Кто-то позаимствовал на прошлой неделе две банки с мастикой, – отметила она. – Повезло.
– Я пришел сказать, что прошу прощения! – крикнул Ларри. И в отличие от матери вздрогнул. Чуть-чуть.
– Да, ты уже говорил. Мистер Джогэн сожрет нас живьем, если эта чертова мастика не перестанет исчезать.
– Я не ввязывался в пьяную драку и не ходил в стрип-клуб. Ничего похожего. Просто… – Он запнулся.
Она обернулась, сардонически приподняв брови. Он очень хорошо помнил, как она это делала.
– Просто что?
– Ну… – Он не смог быстро придумать убедительную ложь. – Это была… ну… э… кулинарная лопатка.
– Кто-то спутал тебя с глазуньей? Ну и загул вы устроили с Бадди.
Он и забыл, как она умела выводить его на чистую воду всегда, и, наверное, собиралась заниматься этим до конца жизни.
– Это сделала девушка, мама. Швырнула в меня лопатку.
– Должно быть, у нее орлиный глаз. – Элис Андервуд вновь отвернулась от сына. – Эта треклятая Консуэла опять прячет бланки заявок. Не то чтобы от них был особый прок, мы никогда не получаем все, что нужно, но зато нам привозят много такого, чему я бы и под дулом пистолета не смогла найти применение.
– Мама, ты сильно сердишься на меня?
Руки ее неожиданно опустились, она ссутулилась.
– Не сердись на меня, – прошептал он. – Пожалуйста, не надо. Хорошо?
Она снова повернулась к нему, и он заметил, как неестественно блестят ее глаза… То есть, может, вполне естественно, но вовсе не из-за флуоресцентных ламп. И опять услышал, как специалистка по гигиене безапелляционно чеканит: Никакой ты не хороший парень. Ну почему он вообще приехал домой, если теперь так ведет себя по отношению к матери?.. И тут уж не важно, как она ведет себя по отношению к нему.
– Ларри, – ее голос был нежным, – Ларри, Ларри, Ларри.
На миг он подумал, что больше она ничего не скажет, даже позволил себе на это надеяться.
– Это все, на что ты способен: «Не сердись на меня, пожалуйста, мама, не сердись»? Я слушаю тебя по радио, и хотя мне не нравится песня, которую ты поешь, я горжусь тем, что ее поешь ты. Люди спрашивают меня, действительно ли это мой сын, и я отвечаю: да, это Ларри. Я говорю им, что ты всегда хорошо пел, и это правда, верно?
Он с несчастным видом кивнул, не доверяя своему голосу.
– Я рассказываю им, как ты взял гитару Донни Робертса, когда учился в младшей средней