– Гоша, – шепотом окликнула Тамара.
Он не ответил, пробираясь мимо Вериной раскладушки.
– Глупый, – ласково сказала она в темноту.
Харлампий не спал; он слышал, как ушел Гошка, закурил. Пульсируя в темноте огоньком папиросы, думал о том, какое замешательство в размеренную жизнь базы внесла его телеграмма.
«Если приедет начальник экспедиции, – размышлял Харлампий, – устроит разгон. Рабочие, конечно, с претензиями: работы нет, другого чего нет, обманули! Да и свои итээровцы как поведут себя – неизвестно. От Гошки чего хочешь жди. Ещё этот студент, тоже не подарочек. Сергей… и Сергей хорош. Нет, чтобы порядок поддерживать, так сам с ними заодно пьёт. – Харлампий пятернёй завозил по лицу. – Рабочие-то, а? Уйти грозятся… Так-так-так. Допустим, вертолёт не прилетит. Уйдут? Вполне возможно. Тогда что же получится, план работ сорвут, не под пистолетом же их на гольце сидеть заставлять. Уговаривал? Всеми силами, есть свидетели! Так нет, своё гнули. – Харлампий вылез из мешка, сел на раскладушке. – Ну, пойдут, а вдруг что случится – тайга? Черт! Тогда – следствие… Ну, дудки, учёны! Разгон от начальника переживу, а тюрьму…»
Временами до его слуха долетал шум со стороны рабочей палатки.
«Брагу пьют, – тревожила мысль. – Перепьются, припрутся отношения выяснять, а тут свои такие же дрыхнут».
– Ну, ситуация! – Харлампий сокрушённо помотал головой. – Кругом один.
Когда последние отголоски песен утихли и Харлампия обступила жуткая тишина, которая, казалось ему, проникала во все его поры, он быстро оделся, чиркнул спичкой и стал пробиваться к выходу. Но как ни подстёгивал его безотчётный страх перед тишиной и одиночеством, как ни казалось ему желанным высокое, ясное небо, он остановился, глядя на отблескивающие в свете спички никелированные части рации. Сжигая спичку за спичкой, Харлампий стоял перед нею, чувствуя, как непреодолимо растёт желание исковеркать, выдрать из неё все хитроумные лампы, непостижимым образом состоящие в посредничестве между ним и начальством экспедиции.
«Как славненько было раньше, – завистливо и оттого с ненавистью к тому, спокойному, ранешнему прошлому думал Харлампий. – Уйдёшь на полгода в тайгу, и всё. Сам себе любое начальство! Единственная связь – олени, да и то разок-два за сезон. А теперь? Вертолёты, рации и прочая механика. Каждый день отчитывайся, а зачем?»
– Зачем? – повторил он вслух, трудно отрываясь от рации.
Харлампий не сразу вдруг выбрался наверх по окончательно раздавленным ступеням. Он выползал и снова соскальзывал вниз, бороздя по снегу растопыренными пальцами, чертыхался, но всё же вылез из ямы.
Ночь голубела. Стараясь не продавливать снег и не шуметь, начальник подошёл к палатке рабочих. Здоровый храп подвыпивших людей глушил чей-то неясный шепот. Харлампий ворочал головой, пытаясь попасть в промежуток слышимости, и не попадал.
– Эт чо? – донёсся из нутра палатки сипоток Чифириста.
Начальник обмер.
– Стоит