Сердце сильно ударило. Она знала, кто звонит и зачем.
Номер определился, но и без этого все было ясно.
– Да.
– Полина.
– Ты где, Троепольский?
У него был очень сердитый голос. Когда волновался, он всегда говорил быстро и сердито.
– Я у Феди. Он… умер.
– Что?!!
– Полина. Он умер. Его убили, по-моему. Милиция считает, что это я его убил.
– Как?!
– У Сизова заняты все телефоны. Скажи ему, чтобы он положил трубку и перезвонил мне. Немедленно.
– Как… убили?! Арсений, что случилось?!
Ноги не держали ее – впервые в жизни она поняла, что это такое, когда ты пытаешься стоять и никак не можешь. Пошарив рукой, она приткнула себя в кресло. Гуччи взвизгнул. Она не обратила на него внимания.
– Ты поняла меня?
– Кто считает, что это… ты?!
– Милиция так считает. Потому что я ее вызвал. Это даже забавно.
Слово «забавно» в устах Арсения Троепольского означало крайнюю степень бешенства.
– А… адвокату позвонить?
– Пусть мне перезвонит Сизов. Прямо сейчас. Все, Полина.
Телефон тренькнул, разъединяясь. Полина зачем-то наклонилась и положила его на пол. Оглушительная тишина висела в конторе – никакого шевеления или рамштайновского ритма. От этой тишины невозможно было дышать.
Она перешагнула через телефон и выбралась в коридор.
Сизов маячил на пороге своего кабинета. Саша Белошеев выехал в коридор вместе с креслом и теперь вытягивал шею в ее сторону, откинувшись на спинку. На коленях у него была компьютерная клавиатура. Ира выглядывала из своего кабинета – на кончике носа очки, в одной руке папка, а в другой ручка.
Все слышали, как Полина кричала. У них в конторе никто никогда не кричал.
– Федька умер, – сказала Полина негромкой скороговоркой. – Троепольский вызвал милицию, и они теперь думают, что это он его… убил.
Ирка ахнула и сорвала с носа очки.
– Гриш, он просил тебя позвонить. Прямо сейчас. Или он имеет право только на один звонок?
– Иди ты к черту, – рыкнул Сизов и скрылся за своей дверью.
Саша с грохотом обвалил с коленей клавиатуру.
– Господи, – пробормотала Ира, – господи, какой ужас.
Из-за чьей-то двери грянул «Рамштайн» – финальный аккорд сегодняшней мистерии.
…Или трагедии?
Вода и так была очень горячей, но, стоя под душем, он все делал ее погорячее – пока мог терпеть. Потом терпеть стало невозможно, и он перестал. Весь мир заволокло паром – он даже руку свою не мог рассмотреть, плечо видел, а пальцы нет.
Вода катилась по лицу, он слизывал ее с губ, и ему все казалось, что она невыносимо воняет. Отвратительно воняет тюрьмой.
Кто-то из его «временных удовольствий» однажды оставил у него в ванной гель для душа «Лавандовый». «Лавандовый» имел крепкий косметический дух, и он вылил на себя уже полфлакона, но ничего не помогало.
Вода