От этих мыслей мне стало как-то не по себе, и я принялся щелкать пультом. Только по телику одна реклама, как всегда. Пришла Джас – голова опущенная – и сказала:
– Папа заснул.
Она с таким облегчением это сказала, что меня начала грызть совесть. Я совсем ей не помог. Сидел тут с орущим телевизором, который заглушал противное бульканье в туалете.
– Завтра ему будет лучше, – сказала Джас.
А я предложил:
– Сыграем в «Угадай рекламу»?
Эту игру я сам придумал. Надо успеть назвать, что рекламируют, раньше телевизора. Джас кивнула, только пошла реклама, которую мы еще не видели, и игры не получилось. Там показывали большой театральный зал, какой-то человек кричал:
– Крупнейший в Британии конкурс талантов поможет вам осуществить свою мечту! Позвоните нам и измените свою жизнь!
Я подумал: вот было бы здорово поднять трубку, будто я взрослый, и заказать другую жизнь, как пиццу или еще что. Я бы себе заказал папу, который не пьет, и маму, которая нас не бросает. Но Джас я бы оставил в точности такой, как есть.
– Ты бы не надевал ее завтра, – Джас кивнула на мою футболку. – Мы будем развеивать прах Розы, папа хочет, чтобы мы были в черном.
А я как заору:
– Шоколадные шарики! – потому что началась реклама моих любимых хлопьев.
Наверное, я вырос с тех пор, как мы уехали из Лондона. Мне теперь все стало мало. Я надел черные штаны, а поверх маминой футболки – черный джемпер, но футболка все равно выглядывала из-под него. Джас закатила глаза, когда увидала, но папа ничего не заметил. Он поставил урну на кухонный стол и, пока мы завтракали, только на нее и смотрел. Урна была ужасно похожа на великанскую солонку, но, думаю, было бы не очень вкусно, если посыпать картошку Розой.
До моря мы ехали часа два и всю дорогу слушали запись, которую всегда слушаем в каждую годовщину. Раз за разом, снова и снова. Воспроизведение. Пауза. Назад. Воспроизведение. Пауза. Назад. Пленка истерлась, сплошной треск, но кое-что еще можно разобрать. Вот мама играет на пианино, а мои сестры распевают «Ты – мои крылья»: «Ты улыбнешься, и дух мой взлетает. Сила твоя меня окрыляет. В небе парю я змеем воздушным, птицей свободной, хотя и недужной. Стану я лучше, если ты любишь. Пусть даже скоро меня ты забудешь». Они записали это папе на день рождения, месяца за три до гибели Розы.
– Чудесно! – со слезами в голосе проговорил папа, когда Роза исполнила свой сольный кусочек. – Ангельский голос!
Всем, у кого есть уши, ясно, что Джас поет куда лучше. Я ей так и сказал, прямо в машине. Это было проще простого. Мы с ней тряслись