Ко всему прочему, у Вовы имелась достойная коллекция пластинок. С малознакомыми мне рок-группами. И он убьет любого, кто посмеет без разрешения дотронуться хоть до одного конверта. Я не шучу. А еще у Вовы были лишние коридоры, соединяющие все помещения в запутанный угловатый лабиринт. Пожалуй, у него жилого помещения было значительно меньше коридоров. В самом дальнем, тупиковом – дверь. Запертая на висячий амбарный замок. И мне очень хотелось посмотреть, что за ней скрывается.
– Там кладовка, – сердито огрызался Вова каждый раз, когда я приставала с расспросами.
– Врать стыдно, – а что я еще могла ему сказать?
Пыталась даже в замочную скважину подглядеть – да ничего не увидела, как ни старалась. Но мне упорно казалось, что внутри кто-то есть и этот кто-то знает о моем присутствии у порога. И его интерес ко мне не менее жадный. Но пока мы были равны – дверь открыть было невозможно.
Кроме пива и сигарет Вова нуждался только в одном. Временами ему был необходим новый слушатель. Пусть даже такой непросвещенный как я. Он часами мог говорить про гибель России, про высокую смертность и низкую рождаемость, хотя плевать хотел на то и другое. Говорил про экономику, которой тоже место на кладбище. И про тотальную социальную несправедливость. На самом деле его беспокоило что-то другое, я же видела – нет в нем азарта. Прикидывается ради споров, ругается, но не от души. Это становилось заметнее, если речь шла о классике рок-музыки. Тут он по-настоящему горел.
– Музыка – это майский день, – многозначительная пауза, восторженная дрожь в голосе, – Именины сердца.
Знаем мы откуда эти слова. Мы это дело в школе проходили. Но Вова не Манилов. До такой степени, что дальше некуда. Хотя – оба сидели и мечтали, но по-разному. Не удержавшись, я задала вопрос.
– А душами ты, случаем, не торгуешь?
Вова плотно сжал губы и нехорошо сощурил глаза. Ответа я так и не дождалась.
Панк решил скрасить напряженность перлом «Ты называешь меня говнюком. Да, я все время бухой», утверждая, что сам придумал. Врет. Я точно знаю. Это Шнур написал. Хотя, такие слова можно случайно подслушать чуть ли не в каждом дворе.
Примерно с дня нашего знакомства, Вова поэтапно изгнал из своего коридорного рая почти всех говнарей, оставив лишь Панка «для бодрости души».
– Еще бы. Иначе бы ты стал махровым мизантропом, одичал и разговаривать разучился, – Панк был и честен и прав.
Вова с ним не согласился и обвинил Панка в раболепном поклонении великому прошлому «классики рока». И они начали ссориться и даже матом ругались прямо при мне. Аргументы летали как пули