– Не падай духом, – сказала как-то вечером за ужином Магдалена, – глупо надеяться, что мы научимся летать на аэроплане за каких-то пару дней.
Но на что бы ни надеялись девушки, чего бы они ни желали, нагрузки у них были серьезные. К концу первой недели инженеры разработали новые крючья, с помощью которых под крыльями Стрекоз можно было цеплять бомбы. К концу второй штурманы стали отрабатывать наведение на цель, полыхая своими искрами и поджигая пустые ящики с десяти метров. А в перерыве между занятиями по специальности девушки собирались вместе и учились обращаться с огнестрельным оружием и противогазами, выживать в суровых условиях, передавать сообщения флажками и многому другому. Ревна пыталась использовать папин подход к решению проблем, но, сама того не желая, без конца думала только об одном: я неудачница. И преодолеть это препятствие она не могла.
В конце третьей недели в столовую влетела Елена и оторвала их от завтрака.
– Бежим на поле, – сказала она.
Ее лицо заливала бледность, губы сжались в тонкую линию.
Они ринулись к выходу, оставив за спиной перестук ложек и железных подносов.
На улице было холодно, ливший всю ночь дождь превратил землю в грязное месиво, доски стали скользкими. Над командным пунктом летали яростные вопли.
– Это кто, Тамара? – удивленно спросила Магдалена.
– Идем, идем, не отвлекайся, – бросила ей Елена.
Когда они подбежали к Стрекозам, Ревну накрыла волна отвращения, заставив замереть на месте. Ей в одночасье стало жарко, противно и плохо; не помогли даже несколько судорожных глотков холодного воздуха. Протезы плотно вжались в икры.
– Что это? – спросила Катя и прижала пальцы к вискам.
У нее позеленело лицо.
Ревна знала, что это такое. Несколько раз она видела нечто подобное на заводе, когда у какой-нибудь девушки, стоявшей на конвейере, выпадал трудный день. Хотя ее тайные упражнения с Узором прежде не приносили никакой пользы, благодаря им она по крайней мере изучила живой металл. Широкие пряди Узора десятки тысяч лет пронизывали эту бесценную субстанцию, наделяя ее неким подобием сознания. Живой металл обладал способностью злиться, беспокоиться, волноваться и даже обижаться – связанный этими чувствами с теми, кто с ним работал. Иногда человек сообщал ему свои эмоции, но металл и сам мог передавать людям свои чувства.
Здесь явно кто-то побывал, влив в Стрекоз свою ненависть. Они сочились настолько сильной и неприкрытой антипатией, что у нее в животе все перевернулось, а к горлу подступила тошнота.
От сострадания у Ревны задрожали ноги. Она заставила себя подойти ближе, прикрыв ладонью рот, чтобы ее не стошнило. Воздух вокруг нее сгустился, как будто готовился дать бой.
На обтянутых полотном