То, что делал Готье, имело смысл. Это было ясно, чувствовалось в любой песне. И то, что Соня так отчетливо увидела в его зеленых глазах, теперь стало ясно – он был талантлив. Не просто стремился произвести впечатление или заработать денег. Или выделиться как-то из огромной толпы молодых мужчин, стремящихся к успеху. Он делал музыку, и это дело было, безусловно, главным для него. И эта внутренняя преданность наполняла все вокруг него смыслом. Даже Соня, хоть это и было ей несвойственно, почувствовала, что во всем этом что-то есть. Одну песню она с удивлением узнала – она слышала ее однажды на какой-то радиостанции.
Готье был деятельным и собранным, и силы его не кончались, а, наоборот, только прибывали. Они играли до поздней ночи, а Соня все сидела и слушала. Она даже забыла позвонить бабушке, а такого с ней раньше никогда не бывало. Соня задумалась. Стоило бы выбраться из репетиционной, но она не стала – боялась потревожить Готье. Ей нравилось на него смотреть, а то, что бабушка будет ругаться, это ей показалось пустяком. Вряд ли бабушка нагрянет к ней после этого с проверкой. Для этого она ей слишком доверяла. Скорее всего, решит, что Соня просто раньше времени уснула.
Через несколько часов непрерывной игры, обессилев, Ингрид запросила пощады, у нее затекли плечи и шея. Она держала бубны слишком высоко.
– Давайте перекусим.
– Иня, жрать вредно – можно потолстеть. Особенно после шести, – дразнился Готье.
– А сейчас уже не после шести, а почти около того! – хмыкнула, нисколько не обидевшись, Ингрид. Во всем, что касалось внешности, она знала себе цену, и никто не смог бы поколебать ее уверенности в себе.
– Давай ты пойдешь и сваришь пельмени, а мы тут еще помучаем клавиши, – предложил Готье.
Однако клавишник, усталый белобрысый парень с татуировкой на плече, замотал головой.
– Если бы я еще понимал, чего тебе надо. Готье, ты просто педант. Все вполне нормально.
– Мне не надо нормально. Мне надо – чтоб никаких этих твоих смазанных переходов. Думаешь, все на свете можно скрыть за «эхом»? Моя музыка – это чистые переходы от тишины к звуку и обратно. А у тебя – сплошной гул.
Готье говорил легко, без нажима, но было видно, что он недоволен. Так же как и то, что белобрысому на это наплевать. Он словно бы и не был здесь, он напоминал студента, отбывающего скучную лекцию.
– Ну нет, я тоже хочу пельмени. Иня все разварит, как всегда, – возмутился клавишник, вскочил и пошел на кухню.
Через несколько минут вся группа перебазировалась на кухню. Готье потянулся – все-таки тело