– Ваши тоже времени зря не теряют, – обозлился Алексей. – Дай срок, настроим здесь такое!
– Ну как же – вы настроите, – презрительно бросил мужик.
«Странный тип, – насторожился Алексей, искоса поглядывая на спутника. – Небось, бандюк недорезанный. А может, просто запуганный селянин». Поравнявшись с распятием у обочины дороги, возница скинул шапку и долго молился. Сухоребрый бог, прибитый к кресту ржавыми гвоздями, с проволочным венчиком и погнутыми терньями вокруг склоненной головы, слепо смотрел в пустоту. Такого Алексей еще не видел. Он вспомнил бабкины иконы – строгие лики святых, засиженные мухами, в потемневших серебряных окладах, а под ними теплится чахлая лампадка. А здесь вместо икон – раскрашенные картинки в простых рамках. Наконец мужик, вздохнув, поднялся с колен и нахлобучил шапку.
– Ступайте по этой тропке, пане, там Скитский хутор. А я вернусь, коняшки-то в лесу одне…
«Хитрит. Не хочет показываться в хуторе. Точно бандит», – вздохнул Алексей, протягивая вознице деньги.
– Благодарствую, пане, – бережно взял сотенную мужик, пряча улыбку. – Ще не видал таких. Це хто тут намалеван, що за пан?
– Какой тебе «пан»? Ленин это!
– Ты вы, мабуть, шуткуете?
– Говорю – Ленин, Владимир Ильич!
Мужик рассматривал ассигнацию внимательно, мял хрустящую бумагу заскорузлыми пальцами. Тем же ножом, которым кромсал ночью сало, вырезал портрет, а остальное бросил на землю. Бережно уложил его в гайтан рядом с позеленевшим от жизни соленой крестиком и застегнул домотканую рубаху.
– Теперь не сыщут. А гроши мне не потрибны, що на их купишь?
Алексей проводил взглядом громоздкую фигуру возницы и вздохнул: «Обнаружат гайтан бандеровцы, что тогда?»
Глава третья. Учитель по приказу
Величественно-мрачная красота окружающей природы, обласканной утренним солнцем, не радовала Алексея. Что же он наделал!? Зачем согласился ехать сюда? Черт бы побрал этого капитана в синей фуражке! Что им от него надо? С семнадцати лет на фронте, ранения да контузии! Могли бы просто демобилизовать и отправить домой, если уж в армии оставить нельзя. Так тут, пожалуй, будет похлеще, чем на фронте. Да и какой он учитель? Все, что проходил в техникуме, благополучно забыл. Может, вернуться? Ну не посадят же его за это? Хотя… черт его знает. Расценят как трусость. А за трусость в бою положена пуля. Какой же он тогда комсомолец? Делать нечего, придется идти в этот хутор. Поработать месяц-другой, а там, может, вновь призовут в армию – Дальний Восток еще не утихомирился. С немцами-то уже почти разделались.
Алексей задумчиво брел в гору по узкой тропе, густо обрамленной подорожником. Спускаясь вниз, увидел он кривые улочки с потемневшими хатами. Навстречу ковыляла косматая старуха с вязанкой хвороста.
– Слава Иисусу! – выдохнула она.
– Здравствуйте, бабушка! Где тут у вас школа?
Старуха шарахнулась