– Господи! За что ты покарал меня? Отчего не уберег голубчика? Возьми тогда и меня, коль это твой праведный суд!
– Что вы, маменька, такое говорите! – ужасалась ее словам Елена. – А как же я, ваша дочь? Выходит, останусь круглой сиротой?
Но графиня как будто ничего не слышала, не видела отчаяния дочери.
А между тем улицы уже опустели, в городе наступило зловещее затишье. Чем ближе они подъезжали к своему дому у Яузских ворот, тем ощутимее становился смрад начавшегося пожара. Горели лавки москательного ряда, ничем не сдерживаемый огонь грозил перекинуться на весь Китай-город.
Графиня была почти без чувств, из кареты ее вынесли на руках и уложили в гостиной. Василиса приготовила отвар из сон-травы, но Антонина Романовна долго не могла успокоиться, в дремотном состоянии бормотала несвязные слова – что-то про жемчужное ожерелье для первого бала. Время от времени она срывалась на бессмысленный крик, чем сильно расстраивала Елену. Наконец крепкий сон завладел измученной женщиной.
Тем временем тело Дениса Ивановича обмыли и положили в гроб, который Михеич раздобыл в брошенной лавке гробовщика. Но гроб – полдела, куда хлопотнее было найти священника.
– Хоть дьяка, хоть псаломщика, но кого-нибудь приведи! – умоляла Елена Михеича.
Она впервые отдавала распоряжения как взрослая, как настоящая госпожа – совсем как в детстве, когда она с подругами играла «в больших». Только вместо кукол в ее подчинении были кучер да старая нянька. Дворовых людей батюшка забрал на войну, и никто из них не вернулся, а прислугу матушка третьего дня отправила в деревню с ценными, как ей казалось, вещами и велела дожидаться их с Еленой приезда. В то время, когда все знакомые Мещерских, убегая, оставляли слуг присматривать за имуществом, графиня умудрилась сделать по-своему. «Какая же ты, Антонина Романовна, бестолковая!» – покачала бы головой их соседка графиня Шувалова. Из-за отсутствия слуг стулья в гостиной стояли вразброд, повсюду лежал сор, а причесываться Елене приходилось самой – старая Василиса для этого не годилась. Однако мелочи, еще утром до слез раздражавшие девушку, теперь казались ей глупым вздором.
Она встала на колени перед гробом отца и принялась молиться.
Вечером неожиданно раздался звон с Ивановской колокольни. Он долгим эхом отражался в пустынных переулках бульварного кольца, пока французские пушки не ударили в ответ холостыми зарядами по Арбату и другим улицам, словно колокол представлял для них опасного противника.
Первыми в Кремль вошли польские уланы, прямо как двести лет назад, когда их привел в столицу Лжедмитрий. Правда, тогда московский люд почитал шляхтичей за освободителей, а нынче кучка мужиков, то ли ремесленников, то ли колодников, встретила их ружейными выстрелами у ворот арсенала, да, видать, в ружьях имелся изъян. Никто из кавалеристов не пострадал, а патриоты в тот же миг были частью порублены,