Что еще сказать о себе? Судя по всему, я умер.
Обычно я не очень люблю болтать о себе, но с учетом обстоятельств, наверное, надо объяснить, кто я такой и что со мной произошло.
Мы живем вдвоем с матерью. Ее зовут Тельма. Именно с ней я провел свое последнее утро. Хотелось бы мне сказать, что это было выдающееся, чудесное утро, что мы обнимались и говорили друг другу всякие ласковые словечки. На самом деле это было самое что ни на есть обыкновенное утро, что вообще-то нормально. Мы же не проживаем каждый час каждого дня своей жизни так, как будто он последний, – это было бы слишком утомительно. Мы просто живем, и все. И мы с матерью так и жили.
Если задуматься, это утро само по себе можно назвать идеальным. Я знаю, что мама придерживается другого мнения; я догадываюсь, что она снова и снова прокручивает в голове каждую его минуту и без конца задает себе вопрос, что она должна была сделать, чтобы ничего не случилось. У меня на этот вопрос есть ответ, и он наверняка не совпадает с версией моей родительницы: ничего.
Довольно странный ответ, особенно если вспомнить, что происходило этим утром. Мама пыталась вытащить меня из постели, я недовольно бурчал, тянул время и снова бурчал. Так выглядит картина, если смотреть снаружи. Мне, кстати, она такой и представлялась. Но сейчас, когда все это слегка (на самом деле не слегка) от меня отдалилось, я лучше понимаю, что тогда чувствовал. Смутное ощущение, какое-то покалывание в мозгу – его осознаёшь только тогда, когда ничего другого не остается. Власть привычки. Счастье привычки. Неизменное наслаждение домашними ритуалами. Все эти повседневные мелочи, из которых состоит наша жизнь и которые меняют все.
То утро было наполнено всеми этими восхитительными обыкновенностями. В моей комнате скрипнула дверная ручка, пробудив сотую часть моего сознания и сообщив, что наступает новый день. На пороге появилась мама. Она подошла ко мне и погладила по голове, проведя рукой от лба к затылку, – она всегда гладила меня только в этом направлении и никогда в противоположном. «Доброе утро, зайчик, – просюсюкала она. – Пора вставать, сладкий мой», – как будто мне все еще два или три года. Это был миг между сном и явью, полулетаргическое состояние, когда не понимаешь, где сновидение, а где реальность. Затем раздался щелчок механизма, поднимающего оконный ставень; мне на лицо упали солнечные лучи; я заворчал, перевернулся на другой бок и накрыл голову подушкой. Первый раунд завершился. Морфей снова сомкнул на мне свои объятия, и я опять погрузился в сон; что мне снилось,