– Ну, как, – спрашиваю, – а?
– Ммм, охуительно, – отвечает.
– Ну, раз так охуительно, тогда на тебе еще…
Впервые я увидела его в «Берлине»… Точней, мы вместе приехали в клуб на машине Куклы-Леванико, но по дороге словом не обмолвились. В «Берлине» торчали человек пятнадцать-двадцать, это считая сонного бармена, пару охранников и нас. Пыль столбом и сигаретный дым коромыслом, провонявший плесенью воздух, мерцающие кое-где в стаканах свечи, лазерные лучи, несколько утопающих в грязных креслах пар, и музыка – какой-то трэш-метал, чисто тбилисский кайф… Он стоял у бара один, курил, и его будто бы совсем не касалось происходящее, весь его вид говорил: «Абонент временно недоступен. Перезвоните позже». Витая в своих непонятных облаках, он наблюдал за тусовкой в клубе с лицом эдакой похуистичной гниды. На почти пустом танцполе дергались несколько зомби – то ли по инерции, то ли в угоду друг другу. Ни одного знакомого… Ни пидарасов, ни прошмандовок, потаскух и ебанашек. Только Месхи – отходящий от циклодола, в женских кроссовках, да Кукла-Леванико с взъерошенными волосами, как у удода, и мерзкой улыбкой, как у бурундука в рекламе колгейта. Ну, и Заза, конечно…
– Не танцуешь? – спросила я.
Он не ответил, только пристально взглянул мне в глаза… Но тут же сам заметил, что никогда никому прямо в глаза не смотрит. Намекал, должно быть, что оказал мне великую честь. Охуеть, какие понты!
Из «Берлина» ломанулись к Жгенти. Какой же беспросветный должен быть тухляк, чтоб поехать к Отто Жгенти. No comment. Но Жгенти в тот вечер взорвал мой мобильный. После миллиона пропущенных звонков и стольких же эсэмэсок мне все-таки пришлось ему ответить. Узнав, с кем я тусуюсь, он настоятельно зазвал нас в гости. Что же Жгенти мог предложить нам в три часа утра? Да то же, что и в любое другое время: водку, пиво, портрет его мамочки в молодости и безудержную депрессию. Ну, еще – Моррисси, без перерыва, до тошноты.
У него в гостях крутился какой-то тинейджер из Батуми (отличным телосложением, золотистыми кудрями и румяными щеками он напоминал древнего грека), влюбленный, кстати, вовсе не в Моррисси, а в Джима Моррисона. Жгенти это было пофигу. Да и сам парень не больно-то переживал по этому поводу. Впрочем, его покой не затянулся. Едва приехав, Заза с Куклой принялись выносить ему мозг. Да так, что не то что тинейджера, самого Католикоса – Патриарха всея Грузии могли б с панталыку сбить.
– Сиськи любишь? – ни с того ни с сего бросил вдруг парню Кукла.
– Да! – резко ответил ошарашенный парень.
– Женские или мужские?
– Ну, женские, конечно! – парень как будто даже удивился этому вопросу.
– Ну ты даешь! – отшатнулся от него Кукла.
– Да что за понт в женских сиськах? Нынче какой век-то? – подхватил Заза.
– А в каких же тогда понт? – попытался не растеряться мальчик.
– Мужские сиськи лучше! – разом огорошили его Заза и Кукла и в мгновение ока подняли майки. – Смотри, какие… Разве можно их не любить?
Месхи не вмешивался, цикладол отпускал, и он решил позабавиться с собакою Жгенти (она только того и ждала, течка властно требовала своего, и бедняга льнула к Месхи, как к родимой матке, и лизала его щеки, что твои чупа-чупсы). Месхи хватал ее на руки, оглаживал – старался как мог, короче. На экране телевизора, ясное дело, обливался потом Моррисси. Сжавшийся в кресле, вечно пьяный, вечно встревоженный и вечно же хмурый Жгенти одну за другой курил свои противные ультралегкие «Винстон», пытаясь при этом врубиться в тему (тщетно, разумеется). Ко всему прочему он подражал Моррисси, время от времени выкрикивая какие-то фразы из его песен, и выпускал изо рта легкий дымок, как простуженный дракон.
Мне все быстро остопиздело. Сидеть у Жгенти и так последнее дело.
Не знаю, с какой радости, но вдруг я спросила у Зазы:
– Нравится тебе Сорокин?
А тот, будто только того и ждал, сразу забыл и про Куклу, и про тинейджера, стянул вниз майку, мигом стер с лица глумливую улыбку, выпустил из ноздрей остатки сигаретного дыма и вновь вперился мне в глаза. Опять, думаю, не ответит, оставив мне гадать, что кроется за этими его взглядами.
– В общем, – ответил он, – да…
И все лыбится, главное, типа – ну, что, таки отважилась заговорить со всемогущим, ты, прах и пыль у моих ног?! Да в жопу меня поцелуй, придурок!
Очень я разозлилась, вот, думаю, сейчас заеду ему по морде, и даже рука уже поднялась, но что-то вдруг меня остановило. Пошла перечислять сорокинские романы да повести. Он за мной… Само собой вышло что-то вроде состязания: кто назовет быстрее и больше… Обнюхивались мы, как собаки, скорей даже внюхивались друг в друга, будто уже были знакомы… и только восстанавливали в памяти фрагменты давних встреч. Впрочем, об этом позже.
– Как тебе «Лед»?
– Да так… и да, и нет.
Бесполезный