Трогательно написано, несмотря на ментовско-прокурорские страницы, особенно в части любви-нелюбви: по-человечески мудро, горько, светло. Издательству «Время» спасибо за то, что познакомило с хорошим автором.
Эта книга – не поверхностное чтиво, которое доброхоты выдают за литературу, а на самом деле настоящая литература, и вдумчивому читателю понятно это с первых страниц. Настоятельно рекомендую. Приятного чтения.
Книга захватила с первых страниц и не отпускала до конца. Обязательно вернусь к ней ещё и ещё.
Михаил Полюга пишет вдумчиво. С толком, с чувством, с расстановкой. Великолепный слог, точность, художественная уместность и полнота изображения внутреннего мира немолодого прокурора Евгения (сибарит не сибарит, гедонист не гедонист?), который считает, что «человеческая жизнь на удивление однообразна и примитивна: если и вспоминаются по-настоящему светлые и наполненные мгновения, то их можно сосчитать по пальцам. Спичка жизни горит быстро и бесполезно и очень скоро обжигает нам руки… Так всё вокруг обрыдло, так достало! И в то же время хочется жить, не меньше хочется, чем в начале пути, несмотря на эти треклятые прискорбные обстоятельства!»
Очень много размышлений и наблюдений о жизни, о ее суетности, тщете и прочем. Если вы такое любите, то насладитесь чтением с карандашом в руке.
Повествование идет неспешно, зато успеваешь насладиться хорошим языком. Много размышлений о человеческой природе и бытии. Описана вся подноготная прокурорской службы, коррупция, зависть, интриги, протекционизм и т. д. Герои описаны ярко, живо; поражает описание природы. Книгу читала с удовольствием. Рекомендую вдумчивому читателю, книга о нас, о современниках.
Прочитала роман на одном дыхании. Михаил Полюга совместил три разных пласта реальности, в которых герою приходится существовать. Первый – перманентная депрессия, из-за которой Евгений Николаевич, кажется, лишился уже всяких эмоций и смотрит вокруг с холодным безразличием. Второй – обыденщина оперативной службы, где дела должны закрываться с заранее известным приговором; сотрудники копают под коллег; семья разваливается из-за потерянного на работе времени; коррупция принимает все более изощренные виды. Наконец, третий – редкие контакты с внешним миром, который напоминает герою, что он всего лишь человек. У человека без эмоций, оказывается, тоже есть эмоции. Но тратить их не на что, а выказывать нельзя. И такое бывает. Совет: не пропустите эту книгу! Читайте, и не пожалеете.
Часть первая. Авария
1. Где-то под Сокольцом
– Все, приехали! – сказал Игорек с тем убийственным спокойствием, с каким вещают о неминуемой смерти.
Он сидел не на своем месте, за рулем, а в пассажирском кресле рядом со мной, но голос его показался мне неестественно далеким, потусторонним, долетавшим издалека – из другого измерения, из параллельного бытия.
Но прежде, мгновением прежде голоса, машина перестала слушаться руля и, точно по маслу, заскользила по мокрому асфальту вперед и в сторону, по какой-то невероятной диагонали, прочь с дороги. Немедля за тем вошли в штопор – и мир вокруг взвихрился, разжижился и исчез, завертелся вокруг своей оси. Зашелестела, завертелась перед глазами мокрая зелень кустарника – и тоже исчезла. Все исчезло – на миг или на целую вечность, – как будто внезапный сон одолел или случился глубокий обморок. Но вот сквозь это небытие, как сквозь толщу воды, стало проступать ощущение тесноты и неуюта, и вслед за тем – осознание, что машина опрокинулась, что лежит в кювете кверху колесами, в сплошной, шелестящей дождем зелени. И что мы с Игорьком лежим здесь же, лежим непонятно как, перемешавшись с тем, что было машиной, и что – в машине. Наконец – что продолжает работать двигатель, и оттого в голове не стихает гул неистово вращающихся колес.
– Жив? – обронил я в гулкую пустоту, в которой, неясно где, пребывал тот, кто был мной. – Эй, Игорек?!.
Голос не принадлежал мне, был размыт и не узнан – или со слухом что-то произошло, как будто в уши натолкали ваты. И со зрением были нелады: я не видел ничего, кроме сплошной, трепещущей под дождем листвы. И руки-ноги мне не принадлежали – вернее, даже памяти о собственном теле во мне не осталось. Неопределенность сущего – ни больше ни меньше! Но Игорек, что с ним? Я не видел Игорька, но ощущал где-то поблизости, рядом с собой. И еще ощущал нарастающее беспокойство – оттого, что работал двигатель, с тупой добросовестностью сжигая бензин и повизгивая изношенным ремнем генератора, – а значит, машина каждую секунду могла взлететь на воздух.
– Эй!..
– Живой, – отозвался наконец Игорек – или только послышалось, что отозвался?
– Бегом из машины! – скомандовал я и с чувством неестественности, нереальности происходящего полез на четвереньках из салона – через окно дверцы с выбитым, рассыпавшимся на мелкие кусочки боковым стеклом.
В лицо хлестануло мокрой