Дымован Огнищиевич тихо застонал. Шустер к нему подкатил, взял под локоток:
– Нездоровится, сударь? Это ничего, это скоро пройдёт. Вот поглядите на Переплёта Перегнутьевича: отчаянный домовик, можно сказать, сорвиголова, и то поначалу бледнее вас был. Про господина Тутаю и говорить нечего: в первые сутки, как его в купе завели, истукан истуканом сидел. А теперь гляньте на них! Хе-хе, куда страх подевался? Бодрые, румяные… Всё потому, что порода наша домовицкая крепкая…
– Вам ли говорить, вы-то казенной, – вяло отмахнулся Дымован, от дурноты забыв про всякие приличия.
Но Шустер не обиделся, или, по крайней мере, ловко это скрыл.
– А порода-то, порода! Наш брат кремень, всё снесёт.
– В своём доме! – упрямился, никак не желая бодриться, Дымован. – А это что? Какая-то пародия на дом… Дом на колёсах!
– И ничего, каких только домов на свете не бывает. Вот в Сент-Путенберг приедем – вы такие дома увидите – ахнете!
– Век бы их не видать…
– Вернётесь – рассказывать будете, то-то вас послушают, то-то рты пораскрывают! – сыпал Шустер. – А пока я вас, давайте, до купе провожу, прилягте, отдохните…
И Шустер увёл его, продолжая увещевать. Вот тоже выдержка!
Как бы казенные ни хорохорились, несчастный они всё-таки народ. То ли в добром доме жить, где неспешно сменяются поколения, то ли в какой-нибудь управе, где вечно всё кувырком. Так что обычно казенным не принято напоминать об их положении. Обидным это считается.
А Шустеру нипочём: ну, сболтнул больной домовик лишнее, и что? Шустер просто дальше делает свою работу…
Да что говорить, все тут в руках себя держат. Даже взгрустнулось немножко Переплёту, как он об этом подумал, потому что сам стальною выдержкой похвастать никак не мог, и вообще, ничем среди прочих делегатов не выделялся.
А ведь привык, оказалось, привык к положению знаменитости!
Только если вдуматься: чем знаменит-то был? Тем, что поперёк домовицких традиций шёл? Так и без него ходили, да как ещё! Припомнить хотя бы того домового, который в вечернюю школу записался – что разговоров было: не надумал ли, охальник, вовсе с домовицким делом порвать? А символ бунтарства почему-то Переплёт…
Чем ещё славен он? Бесшабашными своими приключениями, о которых среди спросонских домовых теперь легенды ходят? Так где легенды, а где он? Ну, пережил два нападения на дом – кое-как пережил, если честно, ничего героического не совершил. Ну, в Храпов и обратно с жильцом слетал – чего не слетать-то, когда всех дел сидеть пеньком, в шубу закутавшись? И то ведь не путём слетали, рухнули…
Ну и, конечно, в драку с гнусным атаманом влез, вот где самый скандал и самая слава, тьфу на неё. Тоже гордиться нечем. В драку влезть много ума не надо, ты вот вылези из неё так, чтобы потом не стыдно было. Положим, если здраво рассудить, то ввязался не зря, чем сумел, пособил. Но дом свой бросил в трудную минуту, в чужой – вломился, нашумел…
Стыдоба.
Нечем